Радости моего детства. Коллектив авторов
– и я догоню его, и всё решится, и небо перестанет быть таким… Но солнце было недосягаемо, а я шёл вслед за ним, пока мир не исчез… а я все шёл.
Я шёл в несуществующем мире с чёрным небом к маленькому, еле теплящемуся солнцу, как будто меня вела чья-то невидимая рука, такая же невидимая, как и всё здесь. Только рука была, и я это знал точно, а было ли всё остальное, включая весь мир…
Я шёл из последних сил, не оглядываясь, шёл и вспоминал маму. Мне вспомнилось, как однажды я нарисовал фиолетовое небо. Просто так. Мама спрашивала меня, почему оно фиолетовое? А я отвечал, что так веселее. И мы с мамой пошли гулять по яркому миру с фиолетовым небом и бирюзовым солнцем, с красной травой и синими деревьями. Мама была жёлтой, а я оранжевым, потому что так веселее…
…Я очнулся. Небо было белым, солнце бледно-жёлтым, а мама испуганной. И тоже белой. Странно. Я уже взрослый, маму редко вижу… А тут… Стало горько во рту. Захотелось её окликнуть, позвать…
– Мама.
– Молодой человек, вы очнулись? – Резкий голос медсестры вывел меня из полусна. И мамы рядом нет… Та, кого я принял за маму, вышла позвать врача. Но я не хотел его видеть.
Позвонить бы сейчас маме… Как она там? Вспомнить о том, как мы бежали под предгрозовым свинцовым небом, пытаясь успеть на электричку, пока не хлынул дождь. И уже под пластиковой крышей считали первые тяжёлые капли, падающие важно и солидно. И как уже через минуту на крышу обрушился целый шквал дождя – а мы-то добежали, спрятались!
Или как мы, сидя на скамеечке в сквере, смотрели на заходящее солнце, медленно опускающееся за полосочку горизонта. А небо переливалось всеми оттенками розового, будто мы оказались внутри огромной ракушки! Солнце красной жемчужиной опускалось всё ниже, облака медленно становились сиреневыми, потом фиолетовыми… И, когда солнца уже не видно, небо темнеет и зажигает точечки звёзд.
Или как мы шли через весь город, а я такой гордый – в новых сандалиях. Небо синее с белыми, как будто немножко седыми облаками. С таким солнцем, если посмотришь на него украдкой, а потом зажмуришься, то везде мерещится его синеватый отсвет – на домах, заборах, старой школе… Маму я держу за руку, чтобы не потеряться. Вроде бы и хочется уже самому, как взрослому, а вроде и страшно без мамы пойти, отпустить её руку. Вот и представляешь, что это не мама тебя ведёт, а ты – маму. И уже можно и взрослым себя считать, и держаться за маму.
А ещё мы с мамой качались на качелях! Небо синее, ни единого облачка, день яркий и солнечный, мама смеётся, и волосы у неё от ветра смешно разлетаются в стороны. И в них рыжим котёнком играет солнце, перебегает лучами с одного локона на другой. И мне тоже хочется смеяться и летать. Качели всё выше, выше, выше…
– Ну, молодой человек, как мы себя чувствуем? – входит врач.
А у меня к нему только один вопрос. Не о том, что со мной случилось. Не о моём состоянии здоровья.
Я набираю воздуха в лёгкие и на – выдохе – спрашиваю врача:
– А какого цвета сегодня небо?
Анна Казакевич
Самая большая