Опасный возраст. Елена Чутская
не сомневался в ее причастности к трагическому происшествию.
О том, что Палей за неделю до бала перевелась в другую школу, знали только те, кто подписывал документы о переводе. Знали еще Аллочкины родители. Больше никто. Радик каким-то образом узнал намного больше, чем ему полагалось знать. Алла ушла из школы, чтобы сохранить беременность от своего десятиклассника. Такого удара Островский не пережил.
Две недели ребят водили на допросы в районное отделение милиции. Следствие ничего не дало – чистой воды самоубийство, без предсмертной записки, без родительского разговора по душам. Своими переживаниями Радик ни с кем не делился, даже с близкими друзьями. Одноклассников на его похороны не пустили, но те и не рвались, слишком огромным было потрясение. Все ходили подавленные. Уроки проводились в гнетущей тишине под аккомпанемент заунывного дождя. К окнам второго этажа тянулись обнаженные ветви платанов, словно скелеты мертвецов.
Школьное руководство два раза собирало девятые классы в актовом зале для беседы со старшими комсомольскими товарищами. Товарищи партийные сидели в почетных гостях, наблюдая за докладчиками со стороны, и какой-то председатель заводского парткома в конце разъяснительной работы вспомнил военную юность, трудное детство и зло мирового империализма. На классном собрании Елена Николаевна изо всех сил старалась выправить ситуацию, развернуть течение в правильном направлении. Доказывая глупость произошедшей смерти, классный руководитель совсем выбилась из сил, упустила нить повествования, но эффекта не добилась. Вместо химии ходили на фильм о современных Ромео и Джульетте, а девочки под партами читали повесть Щербаковой. Кто-то принес в школу «Юность», журнал зачитали до дыр.
О Римме Левченко никто не вспомнил. О ней всему классу сообщил участковый вместе с директором школы. На сороковой день после смерти Радика Островского Римма отравилась бытовым газом…
Контроль над старшеклассниками удвоился, родители забегали в школу, задежурили на переменах и уроках, вызывая у собственных детей волну протеста. Обстановка угнетала напряженностью. Больше всех хотелось выговориться девочкам. В пятницу после уроков Оксана предложила пойти к ней домой, чтобы самим во всем разобраться.
Жила она в двух кварталах от школы, на улице Мира в «опереточном доме» над магазином «Электрон». Шли пешком по снежной слякоти, осенними туфлями месили ледяной кисель. Погода так стремительно менялась, что за сезоном не поспевали, в начале декабря еще по-осеннему носили куртки и легкую обувь.
Девочки пошли все, еле-еле разместились в Оксаниной комнате, как воробышки сидели на диване в ряд, а кому места не хватило, нанесли из кухни табуреток. Из мальчиков был один Санька, верный паж и портфеленосец Таран, но держался он отстраненно, не шутил как всегда, мрачно смотрел под ноги, разглядывал ковровый орнамент. В обеденный перерыв, очень кстати, домой забежал брат Оксаны, узнал, по какому поводу сходка, принес им бутылку