Спят курганы темные. Александр Харников
умелых укропов смогли подобраться к нашим позициям и с диким воплем рванули прямо на то место, где стояла я. Взрыв разметал «великоукров», но их минометчик решил приободрить своих и положил несколько мин рядом с нашим окопом. Осколками посекло несколько человек, досталось и мне – я была ранена и контужена.
Последняя мысль моя была – только бы не плен. Попасть в руки этим ублюдкам мне не хотелось. Довелось как-то увидеть тела наших ребят, которые ранеными оказались в плену даже не у «азовцев», а у ВСУ[1]. Эти нелюди вдоволь поиздевались над ними. Одного парня из Горловки они еще живого облили бензином и подожгли. Ну а про девушек и говорить нечего. Помню, нашли мы недавно один труп – девочка лет, наверное, четырнадцати-пятнадцати, с отрезанными грудями, изуродованной промежностью и вспоротым штыком животом. Бедная, сколько ей вытерпеть пришлось, прежде чем смерть избавила ее от страданий…
Вот только смогу ли я застрелиться? Я попробовала пошевелиться. Дикая боль пронзила все тело. Правая рука висела как плеть, левая еле-еле двигалась и не сгибалась в локте. Да и все тело болело и ныло, словно по нему танк проехал… Наши ребята, кто был рядом со мной, погибли. Помню, как за мгновение до взрыва мины один из них – молдаванин Гриша Бурсук – его еще Барсуком кликали – успел заслонить меня своей спиной и заорал: убери, мол, руки за меня. Убрала бы, как он велел, не посекло бы их тогда осколками. А я зачем-то обняла его сзади. Да что уж теперь…
Еще при жизни он не раз и не два оказывал мне неуклюжие знаки внимания, а я, глупая, над ним посмеивалась – лет ему уже за сорок было, вдовец, а мне всего-то двадцать… Можно сказать, что он в отцы мне годился. А теперь он мертв. Я поцеловала его перемазанное кровью лицо, как могла – только Грише уже было все равно. Жаль его, хороший он был мужик, на шахте работал, ничего не боялся. Помню, как он любил шутить: «Все под землей будем, только я и так полжизни там прокантовался…»
Так я провалялась на земле час или два. Звуки боя потихоньку отдалялись, разрывы были еле слышны. Я уже было решила, что еще немного полежу, а потом соберусь с силами и попытаюсь доползти до своих. Ведь если стреляют, значит, наши еще держатся. А там мне помощь окажут, не бросят.
Неожиданно в посеченных пулями и осколками кустах что-то зашуршало. Я попробовала поднять ставший неожиданно тяжелым пистолет, но сил у меня не хватило, и я завыла от отчаяния. Но тот, кто вышел из-за куста, был совсем не похож на «азовца» – у него была смуглая кожа, раскосые глаза и почему-то солдатский бушлат, такой, какие носили наши бойцы в фильмах про Великую Отечественную – и это в июньскую-то жару! А на боку у него висела самая настоящая сабля – я такую видела как-то раз у казаков, которые приехали помогать нам с Кубани. В руках он держал автомат с большим круглым диском. Да это же ППШ! – вспомнила я. Мне рассказывали, что такие старые автоматы наши хлопцы выменивали за самогонку у украинских прапорщиков в арсеналах Соледара – там, говорят, за хорошие деньги можно было разжиться не только ППШ, но и немецкими винтовками «маузер», и нашими трехлинейками. Ну прямо «пещера Аладдина» какая-то!
Увидев меня, он, слегка косолапя, подбежал ко мне, нагнулся и сказал со странным акцентом:
– Что случилось, сестричка? Может, помощь какая нужна…
– Вы кто? – не удержалась я от вопроса.
– Сержант Тулуш, Кызыл-оол мое имя, – улыбнулся тот, причем глаза его оставались цепкими, и смотрели они не столько на меня, сколько зыркали по сторонам, чтобы видеть все, что происходило вокруг.
– А меня Ариадна, – представилась я.
Сержант неожиданно по-кошачьи отпрыгнул в сторону и направил ствол автомата в сторону рощицы. Должна признаться, что я ничего подозрительного не услышала, но у сержанта с трудновыговариваемым именем, похоже, был отличный слух.
Из-за посеченной осколками осины вышел с поднятыми руками еще один человек, в линялой солдатской гимнастерке и такой же полинялой пилотке со звездочкой. Он точно был не из нашей роты. На груди у него висел автомат, не ППШ, но тоже внешне не похожий на привычный мне «калаш». Он больше смахивал на те, которые были у немцев в фильмах про Великую Отечественную войну.
– Свои, – улыбнулся незнакомец. – Не стреляйте. Тут и без вас есть кому стрелять.
Словно в подтверждение его слов над головой прошелестела мина и разорвалась неподалеку от нас. Осколки срезали небольшую липу, которая росла всего в двадцати шагах от того места, где я лежала. Похоже, «азовцы» не наигрались сегодня, и решили еще немного популять.
Услышав слова этого парня в пилотке, я неожиданно вспомнила фразу кота Матроскина: «Свои дома сидят, телевизор смотрят». Кызыл-оол настороженно смотрел на нашего нового знакомого. Он убрал палец со спускового крючка, но автомат держал наготове.
– Какой такой свой? – спросил он.
– Старший лейтенант Михаил Студзинский, Сумское партизанское соединение, – сказал тот. – Про деда Ковпака слыхали? А ты, стало быть, из тувинцев?
– Откуда знаешь про нас?
– Да слухами земля полнится. «Черная смерть» – так вас немцы кличут. А если бы ты знал, какие
Вооруженные Силы Украины.