Спят курганы темные. Александр Харников
взяли, только при отходе обнаружили нас гады из УПА – слыхали, небось, об этой сволочи. Вцепились они в нас так, что никак от них оторваться не получалось. Тут меня в ногу ранило, и стал я обузой для своих друзей. Вот я и остался отход своих прикрывать. Как мог петлял, отстреливался. Гранаты кончились, из патронов тоже осталось лишь чуток. Потом словно что-то по спине ударило. Помню, лежу и истекаю кровью, думаю – все, Мишка, приплыл. Не видать тебе больше родного Ворошиловграда – точнее, станицы Луганской, оттуда я родом. А потом все в глазах вдруг потемнело, и я оказался здесь, а на мне ни царапины. И нога целая, словно мне ее не прострелили, и в спине дырок нет. Чудеса, да и только!
Он посмотрел на меня:
– Доложи, милая, обстановочку… Чтобы хоть знать, что происходит на твоей, как ты говоришь, Саур-Могиле…
– Сейчас на дворе две тысячи четырнадцатый год, двадцать девятое июля, – хрипло выговорила я. – На Саур-Могилу прут бандеровцы – это та же самая УПА, только в новой ипостаси. А мы, соответственно, обороняемся, как можем.
– То есть эти самые бандеровцы бьют Красную армию? – удивился старший лейтенант.
– Если бы Красную армию… Нет ее давно. А здесь воюют местные – шахтеры, рабочие, учителя. Или студенты, вроде меня. Ну, что-то наподобие ополченцев в Великую Отечественную… И добровольцы из России и других мест – вот Гриша был из Молдавии, хоть и проработал здесь много лет шахтером. Причем оружия у нас мало, зато враг вооружен до зубов.
– Ну что ж, бил их там, буду бить и здесь, – скрипнув от злости зубами, кивнул старший лейтенант. – А ты как, сержант?
– Я с вами, – ответил тувинец. Лицо его было невозмутимо, словно африканская маска.
– Тогда давай отнесем Ариадну туда, куда она скажет. Заодно и познакомимся с местными… ополченцами. Ты не против?
– Ты старший лейтенант, ты командир. Я сержант, – неожиданно улыбнулся тот и бережно подхватил меня на руки.
«Однако, – удивилась я, – выглядит он таким неказистым и щуплым, а сила у него в руках неимоверная».
– Только зовите меня Михаилом, а еще лучше Мишей, а то «старший лейтенант» – пока выговоришь, сто лет пройдет… У нас, у партизан, все проще.
– А меня Кызыл-оол, – сказал тувинец. – Можете называть меня просто «таныш» – по-нашему это означает «друг», «приятель».
Мы прошли через рощу. Неожиданно Миша сделал стойку и вскинул автомат. Из-за посеченных осколками деревьев вышел человек в застиранном военном мундире цвета хаки, в фуражке с красным околышем, а на груди у него, как я машинально отметила про себя, висели два креста на колодке, напоминающей георгиевскую ленту. Он поднял руки вверх и сказал:
– Поручик Фольмер, господа. Не стреляйте. Тем более что в меня совсем недавно стреляли. Скажите лучше – с кем имею честь познакомиться?
– Гляди-ка, – насмешливо произнес Миша, опуская ствол автомата. – Прямо-таки настоящий белогвардеец.
– Я и есть белогвардеец, – усмехнулся тот.
– И как ты сюда попал?
– Был расстрелян красными в Крыму в ноябре двадцатого года.