Молот и крест. Крест и король. Король и император. Гарри Гаррисон
его, а деревенщина добьет.
Два англичанина шагнули с мечами наголо к викингу; осклабясь, тот поджидал по щиколотку в кровавой воде.
Затем вдруг устремился в атаку с быстротой остервеневшего вепря. Растерявшийся Вульфгар отпрянул и оступился. Викинг промахнулся левой рукой, но изготовил правую для убийственного удара.
Что-то свалило его с ног и потащило назад. Он отчаянно сопротивлялся, силился высвободить руку, кувыркаясь на мокром песке. Рыбацкая сеть. Рив и еще двое прыгнули вперед, ухватились за просмоленные веревки и затянули. Один выхватил из руки запутавшегося викинга сакс, второй что было силы топнул по пальцам, сжимавшим копье, сломал и кости, и древко. Беспомощного Рагнара спеленали быстро и ловко, как морскую собаку или сельдиевую акулу, после чего рыбаки выпрямились и стали ждать распоряжений.
Вульфгар переглянулся с Годвином и подошел хромая.
– Ну-ка, кого это мы выловили? – проворковал он. – Что-то подсказывает мне: это не простой шкипер, которому изменила удача.
Он осмотрел и пощупал одеяние пленного.
– Козлиная шкура, – объявил Вульфгар. – Просмоленная козлиная шкура. Он назвался Рагнаром. Мы схватили самого Лодброка. Рагнара Мохнатые Штаны.
– Не нам с ним разбираться, – произнес Годвин среди общего молчания. – Нужно отправить его к королю Элле.
Вмешался смуглый малый – тот, что расспрашивал рива.
– К королю Элле? – переспросил он. – Я думал, Нортумбрией правит Озберт.
С утомленной учтивостью Годвин повернулся к Вульфгару.
– Не знаю, как вы воспитываете своих норфолкцев, – заметил он. – Но брякни такое мой человек, я вырвал бы ему язык. Конечно, если он не из твоей родни.
Костяшки пальцев Вульфгара побелели на рукояти меча.
В темной конюшне никто не мог видеть смуглого юношу. Он уткнулся лицом в седло и обмяк. Спина горела огнем, заскорузлая от крови шерстяная рубаха причиняла боль при каждом движении. Никогда еще его не избивали так сильно, а доставалось ему часто, очень часто – и ремнем пороли, и веревкой хлестали, перегнув через лошадиные ясли во дворе дома, который он называл своим.
Юноша знал, за что наказан: за слова о родстве. Он надеялся, что чужаки не слышали его воплей. Под конец парень лишился дара речи. Сохранилось мучительное воспоминание о том, как он выполз на божий свет. Затем долго ехал через Уолдс, пытаясь держаться прямо. Что хорошего в Эофорвике? Легендарный город, обитель давно ушедших, но по-прежнему загадочных римлян и их легионов, воспламенял его живое воображение больше, чем победные песни менестрелей. И вот он здесь, но все, чего ему хочется, – бежать.
Когда же он избавится от отцовской вины? От ненависти отчима?
Шеф взял себя в руки и потянул за тяжелые ремни, расстегивая подпругу. Он был уверен, что вскоре Вульфгар переведет его в настоящие рабы, с железным ошейником, и, презрев жалкие протесты матери, продаст на рынке в Тетфорде или Линкольне за приличные деньги. В детстве Шефа тянуло к деревенской