Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг.. С. В. Волков
беспокоил вас, – довольно ответил портупей-юнкер.
В этот момент вдруг Морская заголосила на всевозможные лады.
– Что такое? – повернулся я в сторону визга и истерического крика. – Женщины? Откуда они взялись? Ах, с телефонной станции!
– Это телефонные барышни. Очевидно, их выпроводили в намерении открыть уже боевые действия, – высказал свое соображение портупей-юнкер Гаккель.
Между тем вой, истерический вой, вырывавшегося из ворот станции потока барышень все усиливался. А почти пустынная Морская сразу запестрела различными бегущими, прыгающими нарядами и шляпками.
Юнкера, наблюдая картинку печального бегства, искренне захлебывались от смеха, на который более пожилые барышни отвечали кто усовещанием, а кто карканьем беды.
– Нашли над чем смяться! – кричали одни. – Вы бы посмотрели, как с нами обращались! Это не люди!..
– Уходите вы поскорее отсюда. Вас губят нарочно. Весь город в руках Ленина. Все части перешли на его сторону. А вам здесь готовят западню.
– Господин офицер, – принялась тормошить меня одна длинная и сухая, как палка, барышня. – Вся станция полна ими. Они через какой-то ход с Мойки, что ли, набираются. А что они делают с проводами! Многие войсковые части не знают, в чьих руках телефонная станция, а нам запрещено говорить… за каждой по солдату стоит. Военная часть просит телефон Главного штаба, или коменданта, или Зимнего дворца, а они какой-то свой дают. Поэтому многие части не знают правды. Я сама слышала, как они смеялись, что одно военное училище убедили в том, что Ленин и его компания уже арестованы и что юнкеров можно отпустить в городской отпуск. Одна барышня передала знакомым, что у нас большевики, так ее чуть не убили!.. Уходите отсюда и юнкеров спасайте – все равно ничего не сделаете. Продали Россию! – рыдая, кончила барышня и побежала дальше.
Я стоял как истукан.
– Господин поручик, – подбежал ко мне портупей-юнкер Гаккель, – с вами хочет говорить один француз!
– В чем дело? Кто хочет говорить? Какой француз? Давайте его сюда! – ответил я.
– Господин лейтенант, – подходя ко мне и приподымая котелок, заговорил элегантный штатский на французском языке, – господин лейтенант, я секретарь второго атташе французского посольства, – отрекомендовался он. – Я сейчас иду с Садовой по Гороховой. На Гороховой и на Мойке, у Государственного банка, много рабочих, и они сейчас идут на баррикады, которые их товарищи начали строить перед мостом через Мойку на Гороховой. Рядом лежат и пулеметы. А когда я вышел на угол Морской и увидел юнкеров и спросил, что они делают, то я понял, что вам с тыла грозит опасность. Я только хотел из чувства любви к вашему прекрасному, но больному сейчас народу предупредить вас об этом. Будьте осторожнее, и дай вам Бог всякого благополучия! – пожимая мои руки, протянувшиеся к нему с благодарностью, кончил он свою медленную, видя, что я с трудом вникаю в смысл, речь. – Можно мне пройти здесь? Мне надо на Невский, – спросил он, указывая рукою