Голь перекатная. Картинки с натуры. Николай Лейкин
почерком: «Здесь пишут прошения о помощи». Это было в нижнем этаже старого двухэтажного, совсем вросшего в землю деревянного домишки, находящегося в одной из дальних улиц Петербургской стороны, где проживал Колотов, и клиенты тотчас же начали являться к Колотову. Это были, по большей части, женщины, очень плохо одетые, с головами, закутанными в серые суконные платки, с подвязанными зубами, пахнувшие жареным цикорием, махоркой, винным перегаром. Колотов, лысый старик с красным носом, в серебряных круглых очках и с седой бородкой, облеченный в валенки и засаленное рыжее пальто, у которого пуговицы были только на одной стороне, да и то не все, принимал своих клиентов и уговаривался с ними. Колотов жил с женой-старухой Дарьей Вавиловной, безграмотной женщиной, и получал такую ничтожную пенсию, на которую нельзя прокормиться и одному. Для пополнения средств Колотовы снимали квартиру из трех комнат, сами жили в одной и остальные сдавали углами, причем двое жильцов жили даже в кухне. Кроме того, Колотов выводил канареек, обучал их петь под органчик и продавал, а весной ловил западней и сеткой, тоже для продажи, чижей, синиц, пеночек и соловьев, отправляясь для ловли на Крестовский, на Пороховые, на кладбища, а также приготовлял искусственных мух для рыбной ловли и делал крючковые переметы. Третьей его заработкой было писание прошений в благотворительные общества и к благодетелям, но эта заработка доставалась ему только два раза в год, перед праздниками Рождества и Пасхи.
Канареек и других птиц у него всегда было много, и, если не считать кровати Дарьи Вавиловны с пятком подушек и взбитой периной, покрытой одеялом из разноцветных шелковых треугольничков, да клеенчатого дивана, на котором спал Колотов, и маленького посудного шкафа, то садками и птичьими клетками была занята вся комната, занимаемая супругами. Клетки висели также над окнами, с потолка над столом, помещавшимся посреди комнаты, и даже над диваном. Старик каждое утро чистил птичьи клетки, засыпал птицам корм, переменял воду.
Вот и сейчас застала Колотова за этим занятием его клиентка, средних лет женщина в серой нанковой кацавейке и красном клетчатом платке на голове, беременная в последних месяцах. Ее пропустила в комнату из кухни Дарья Вавиловна и крикнула мужу:
– Ермолаич! К тебе.
Женщина перекрестилась на икону и спросила Колотова:
– Вы прошения пишете?
– Я. Только отерла ли ты, мать моя, ноги в кухне? – в свою очередь задал ей вопрос Колотов.
– Отерла. Хозяюшка уж заставила меня. Так вот насчет прошений-то?
– Пятнадцать копеек с моей бумагой. И конверт дам, если нужно.
– Это, то есть, как же?.. За каждое прошение по пятнадцати?
– Само собой, не за десяток.
– Дорого, милый. На Пасху мы платили ходящему по семи копеек. Ходящий тут такой был. Из военных он, что ли.
– Ну так пусть ходящий и пишет.
– Да помер он, говорят, в больнице помер. Нельзя ли подешевле?
– А тебе сколько надо прошений-то?..
– Во все места писать надо, куда перед праздником пишут, да вот денег-то у меня, милый, не завалило.
– За