Невидимый ужас. Роман Сергеевич Беляев
человеческий облик и размываясь в смазанный силуэт. За этим наблюдал высокий шаман, одетый в жуткие одежды, как мне показалось, из кожи, натянутой на кривые кости, – едва ли я могу позволить себе представить, кому они принадлежали. Играли громовые барабаны и гудели зловещие флейты, а наблюдаемые бились в подобии припадка, кружась вокруг огня под высокими тропическими деревьями, и к ним подступали новые и новые соплеменники, и вскоре толпа эта превратилась в движущуюся стену омерзительных копошащихся и выворачивающихся болезненно бледных человекоподобных тел, между которыми словно циркулировала первобытная злоба. Я видел это как будто бы со стороны, всматриваясь в это из-за густых кустов. И даже без их взглядов на меня и каких-либо обращений ко мне со стороны этих пугающих дикарей, во мне бился стойкий, почти панический страх, что их ужасающий ритуал проводился, чтобы позвать меня. Тяжесть страха, словно многотонная груда металла, навалилась на меня, не давая дышать и пошевелиться. Впервые во сне я почувствовал настолько сильный ужас.
Утром, по пробуждении, я понял, что от лихорадки не осталось и следа. Ни жара, ни озноба, ни заложенного носа или больного горла, ни даже больной головы – ничего. У меня даже начали зарождаться сомнения: а не приснилось ли мне это всё? Но только я подумал о снах, как все мои мысли быстро охватил остаточный страх от действительно увиденного во сне. Ощущение реальности произошедшего в этом болезненном кошмаре было настолько сильным, что я думал о нём как о прошедшем дне. Я как будто бы на самом деле там побывал, в одно мгновение переместившись за тысячи километров от дома, а после вернувшись обратно. И воздух в комнате, как будто бы пропитанный той зловонной влагой джунглей, – даже несмотря на открытые окна, – не смел более явно намекать на верность моих догадок, что отказывался принимать здравый смысл. А этот зов… Я был уверен в его правдивости. То, что какое-то дикое заморское племя зовёт меня, ощущалось как несомненная истина, как что-то естественное и само собой разумеющееся, а в голове сами появлялись мысли о важности и необходимости незамедлительного путешествия в Папуа-Новую Гвинею. Я ощущал, что обязательно должен встретиться с этим племенем, словно встреча наша была назначена, оговорена и запланирована ещё много лет назад. Меня сковал оцепеняющий страх. Но ужаснее было осознание того, что пугали меня не эти демонические пляски дикарей, не атмосфера богомерзкого ритуала, и даже не сам их обрекающий зов, а неизвестность причины, по которой они хотят меня видеть.
В тот день, а также в последующие два, симптомов болезни, равных по силе предыдущим, не появлялось. Ни жара, ни озноба как днём, так и по ночам больше не было. Но, тем не менее, на меня то и дело находила сильная беспочвенная усталость, лишь изредка оставляя меня в покое и способным на хоть какие-то действия по уходу за собой. Сон тот более не повторялся, но мысли о нём, о его посыле, преследовали меня эти дни, большую часть которых я провёл лёжа в кровати совершенно обессиленным. С