Живая ракушка. Светлана Кинер
носом. Мать подошла к сыну, пристроилась рядом и, крепко обняв, прошептала:
− Пашенька, сынок, прости меня.
Он не отстранился, хотя внутри кипело. Отчаяние. Злость. Но обида была уже не на мать. На себя. Мальчик повернулся, уткнулся ей в плечо, обнял в ответ и заплакал.
− Мама, и ты прости.
Это были слезы очищения. Сбросив тяжелый душевный груз, который носил в себе с момента последней ссоры, Паша почувствовал легкость.
− Я не смог защитить тебя… От него.
− Смог. Ты молодец и…
Паша перебил:
− Мама, неужели ты хочешь, чтобы он вернулся? – вытирая щеку кулаком, мальчик посмотрел на мать.
Та молчала.
− Мы проживем и без него, вот увидишь, − взял ее за руку.
Женщина перевела взгляд с сына на маленькую дочку. Паша поймал движение маминых глаз.
− Не волнуйся. Я буду тебе помогать с Галей. Только не пускай сюда этого гада. Я ведь взрослый. Все понимаю. Я буду мужчиной в доме.
Валентина Андреевна не ответила. Видимо, о чем-то думала.
− Давай ложиться спать, − устало сказала она и поцеловала сына. Переодела ему майку, аккуратно вытерла кровь, укрыла одеялом и выключила свет.
Паша уснул не сразу – вспоминались сцены ужасной ночи.
«Когда вырасту, я не стану ни как отец, ни как отчим, − словно давая себе клятву, тихо шептал мальчик. – У меня будет другая жизнь, и я никогда не обижу жену».
Веки становились тяжелыми, а мысли туманными.
Спустя десять минут Паша спал. А Валентина Андреевна снова плакала в подушку. Она тоже приняла решение.
Через неделю жили втроем: мать, сын и дочь.
Глава 15. Новенькая
В начале октября стояла теплая солнечная погода. Будто золотая осень, заблудившаяся в сентябре, купила билет и запрыгнула в последний вагон. На переменах школьников тянуло на улицу: играли в классики и выше ноги от земли. Но строгий звонок вновь собирал за парты, и ребята окунались в древний мир и множества натуральных чисел.
В пятом «Б» шел урок литературы. Вела его классная руководительница Ольга Васильевна.
Это была немного чудаковатая женщина. Постоянно читала стихи великих русских поэтов и придерживалась мнения, что «не любить Пушкина и Толстого равносильно предательству Родины». Не имея собственных детей, учительница всю себя отдавала школе и литературе. Вот и сегодня ее слегка выпученные, почти прозрачные глаза смотрели на портреты поэтов и писателей, которые были расставлены на полках шкафов позади парт, а Ольга Васильевна нараспев декламировала:
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня.
Вдруг дверь открылась, и в кабинет вошла директор с незнакомой девочкой. Класс дружно встал.
− Здравствуйте, ребята! Садитесь.
По-матерински обняв школьницу за плечи, она представила:
− Знакомьтесь, это Катя Львова. Будет учиться с вами. Катя немного задержалась, − на этих словах голос Зои Ивановны стал чуть тише, − но думаю,