«Продается дом б/у без в/п с в/о и ч/ю». Мария Фомальгаут
в его сознание, – он впускает меня удивительно легко, я вижу огромное солнце, в полнеба, мне хочется петь хвалы великому солнцу, я запрокидываю голову, я кричу…
…спохватываюсь. Остальные изумленно смотрят на меня, я сам изумленно смотрю на себя, что я творю в самом-то деле…
Кто-то подходит ко мне, кто-то тихонько толкает меня в плечо, он хочет узнать, кто я и что я, – оборачиваюсь, не понимаю, как в этой полупустой структуре может теплиться жизнь. Покорно открываю свое сознание, он как будто что-то вытаскивает из моего разума, эй, стой, я на это не подписывался, – черт, уже поздно, уже ушел…
Оглядываю замкнутое пространство, спрятанное среди холодов, ищу, с кем еще можно перекинуться словами – кто-то спешит ко мне, не могу понять, одно это существо или два, нет, все-таки два, понять бы еще, или это всадник верхом на чем-то или это хозяин с какой-то зверушкой на плече. Думаю, кому воздать почести, воздаю почести как-то неопределенно, чтобы и тому, и тому, кажется, всем угодил. Отступаю, перехожу к следующему, вот хорошо, что танцы начались, можно в танце со всеми перезнакомиться, – что-то на длинной тонкой шее, покрытой перьями, тянется ко мне, что у него с головой, да голова ли это вообще, он вертится, поправляет треугольный убор на том, что я принял за голову, должно быть, что-то вроде какого-то сигнала, потому что красного цвета…
– Здрр-р-асьте… Здр-расьте.. Здр-р-рас-с-сьте, – что-то увенчанное винтами трещит передо мной, кто вас вообще с винтами пустил, опасно же, а кто всех остальных со всем остальным пустил, если уж на то пошло…
– Отлично танцуете, – говорю зачем-то, сам не знаю, зачем, – вы же…
Пытаюсь понять, есть ли в этом хоть какой-то намек на живое – нет, нету. Редко встретишь существо, которое перенесло свое сознание на электронные носители.
– Здр-р-асьте… Здрр-р-асьте… Здр-расьте.. Здр-р-рас-с-сьте, – трещит танцор. Думаю, заело в нем что-то или как, или вообще какая разница.
Наконец, смотрю на того, кто созвал нас сюда – вернее, наконец, осмеливаюсь посмотреть. Потому что такой жути не видел еще никогда, что у него спереди, крылья, не крылья, клешни, не клешни, а голова вообще где, да неужели вот это, сверху, да быть того не может…
Не могу на него смотреть, а смотреть надо, надо жадно ловить каждое его движение, каждый тончайший нюанс настроения, делает незаметный знак – бросаемся хлопотать, чувствуем его недовольство, притихаем, ловко подхватываем его веселость…
…веселость…
…как будто мы можем быть веселыми, когда умирают наши миры, и нужно что-то делать, здесь, сейчас, скорее, скорее, пока мы еще живы, перенести свое сознание во что-то живое, что подвернется – только не в этого, потому что у него власть над нами, безграничная власть, если уж он вызвал нас в свой бесконечно далекий мир, мы с ним ничего не сделаем…
…замираем, оглядываемся – все, все, смотрим на то, что ни с того ни с сего появляется в дверях. Ну и жуть жуткая, да какая разница, уже любое тело сгодится. Бросаюсь к твари, стоящей в дверях, как к величайшему подарку, выкрикиваю:
– Мое! Мое!
И все