Город зловещей тишины. Николай Леонов
не могла склоки и скандалы.
Гуров мог слушать вечно, но сильно замерз. Куртку он оставил в театре. Та исповедь, которая неожиданно обрушилась на него, была сейчас совсем не кстати, но развернуться и уйти он тоже не мог, потому просто надеялся на ее скорейшее завершение.
Чернухин тоже не собирался долго разглагольствовать. Помолчав, он протянул Гурову руку.
– Еще раз благодарю вас за содействие. И за понимание.
Гуров взглянул на букет.
– Положу на сцену, – пообещал он.
– Вы уж не обманите. Всего доброго.
Он сел в машину, а Гуров заторопился прочь. Возле двери он обернулся – Чернухин завел-таки мотор, явно собираясь уезжать.
«Значит, не будет больше тут сидеть и страдать», – решил Гуров и заторопился в тепло.
Компания между тем мило проводила время и без Гурова. Новая знакомая оказалась актрисой из Питера, приехавшей в Москву на съемки. Гурову она понравилась – вся такая мягкая, не напористая, не громкая, какими часто оказываются люди искусства, старающиеся произвести впечатление. С Верховцевой она была знакома мало, но получила незадолго до ее кончины ценный подарок: та отметила качественную игру молодой актрисы и пожелала ей удачи на актерском поприще, причем сказала ей это лично на съемочной площадке, где исполнила свою последнюю роль в кино.
С появлением Кати Красников расцвел. То ли под парами коньяка, то ли от присутствия на горизонте симпатичной молодой женщины, но теперь он неуловимо преобразился во всем, включая манеру речи. Он то выкатывал грудь, то принимал расслабленную позу, всячески себя демонстрируя. Но тем не менее про Верховцеву не забыли. То Маша, то Красников нет-нет, но разворачивали разные темы разговора в сторону воспоминаний о покойной Екатерине Александровне.
Домой засобирались примерно через полчаса. Выходя из зрительного зала, Гуров не удержался и взглянул в сторону сцены, где за столом уже сидели какие-то люди, а высокий худой парень в оранжевой рубашке мялся перед микрофоном, что-то бубня об обещаниях, скромности и преданности. Его слушали вполуха, а сама Верховцева взирала на все так же в самой глубине сцены, совсем близко к занавесу, на складках которого покоился одинокий букет в прозрачной оберточной бумаге. Стебли роз были сломаны, а сами цветы выглядели довольно потрепанными.
Гуров сдержал свое обещание.
Генерал-майор Петр Николаевич Орлов с самого утра чувствовал себя неважно. Он покашливал, иногда ощущал легкий озноб, а головная боль и вовсе не отпускала с прошлого вечера. «Не дай бог, – хмуро подумал Орлов, снимая трубку телефона. – И ведь в прошлом году примерно в то же время заболел, кажется. Да что ж такое…»
– Вера, Гурова ко мне, – приказал он Верочке. – Если Крячко на месте, то и его тоже.
– Сделаю, Петр Николаевич.
– А чайник горячий?
– Кофе или чай?
– Чай, Вера. Спасибо.
Орлов положил трубку и прислушался к себе.