Слепая зона. Кэнди Стайнер
очаровательной женщиной, и мужчины охотно попадались на ее удочку, перенимая ее задор.
Проблема заключалась в том, что, как только эти отношения принимали серьезный характер, как только весь лоск тускнел и они понимали, что с моей мамой не так легко сладить, мужчины ее бросали.
И всегда оставляли ей шрамов больше, чем у нее было до них.
После ухода отца мама была в депрессии. Да и я тоже был в раздрае – тем более когда папа нашел другую женщину, от которой у него родилось еще двое детей, и построил совершенно новую жизнь, в которой не было места нам. Добавим к этому и без того неудачную мамину личную жизнь до папы, и можно понять, почему порой она немного… драматизировала.
Чаще всего мужчинам было не под силу это вынести. В тяжелые времена они не могли сидеть с ней рядом, не могли держать ее за руку во время панических атак и поддерживать морально, когда она отчаянно в них нуждалась. Если ее захлестывали ревность и паранойя, эти мужчины не готовились к худшему, чтобы пережить трудности вместе с ней.
Они как можно быстрее сваливали из города, оставляя ее одну справляться с последствиями.
И в прощальной речи обязательно выставляли ее сумасшедшей, цепляющейся по пустякам, ревнивой стервой, психически неуравновешенной, недоверчивой женщиной. И ничего, что моя мать испытывала эти эмоции, потому как поклонники давали ей кучу причин для этого.
А в итоге последствия всегда разгребал я.
И в те моменты я готовился к встрече с другой версией своей мамы.
Когда она была счастлива, когда все было хорошо, мама казалась жизнерадостной, лучезарной женщиной. Заражала всех вокруг энергией и позитивом, была целеустремленной и полной энтузиазма, проявляла ко всему живой интерес. Она принимала участие в моей жизни, поддерживала порядок в доме и – что самое главное – в отношениях с мужчиной, с которым в то время встречалась.
Но когда они ее бросали…
Она пребывала в ужасном состоянии.
Сколько себя помню, мама всегда была любительницей выпить. Но в детстве, когда с нами жил отец, дело ограничивалось бутылкой вина на двоих, после которой они смеялись и танцевали на кухне.
Но мамино пьянство после ухода папы проходило немного иначе.
Она в одиночку вливала в себя целые ящики пива. Плакала, кричала и цеплялась за унитаз, пока я держал ей волосы или прикладывал к шее салфетку, смоченную в холодной воде.
А потом все повторялось по кругу: если мама с кем-то встречалась, то была счастливой алкоголичкой. И пьяной развалиной, когда ее бросали.
Порой, после самых ужасных расставаний, она принималась за наркотики. А иногда с готовностью впадала в депрессию. Временами она почти нарывалась на увольнение, и я удивлялся, как ей удавалось продержаться столько времени на одной работе. Мама спускала на ветер все сбережения, попадала в неприятности, из-за которых была вынуждена просить денег у своего единственного сына, а потом давила на мою совесть, если я не мог их ей дать.
А я давал. Постоянно.
И не важно, что мне приходилось потрошить свои накопления,