Сатурн, Змея и Амариллис. Александр Зайцев
как у тебя дела – ты давно нас не навещал. Мама даже хотела, чтобы я пригласила тебя к нам на обед в конце этой недели, но знаю, что ты откажешься. Так что, пожалуй, я буду всё так же заходить сама время от времени.
– Мне проводить тебя?
– Не стоит. Здесь близко, я дойду. Вечер ещё не такой глубокий. И не забудь в этот раз закрыть за мной дверь.
Подобно лёгкому ветерку, девушка сбежала вниз по лестнице, оставляя за собой едва слышный шелест одежд, а затем эхо её удаляющихся шагов растворилось в вечернем воздухе бостонских улиц. В мастерскую на мансардном этаже вернулась знакомая тишина – я снова остался один, посреди беспорядка, который давно перестал замечать. Пыль медленно танцевала в лучах предзакатного солнца. На поверхности стола, в папках, которыми были завалены стеллажи, полуоткрытых ящиках комода и прямо на полу валялись листы с эскизами и набросками. Какие-то были запачканы пятнами чая, кофе и вина, какие-то безобразно помяты. Выжатые тюбики краски в подтёках и кисти всех разновидностей были свалены в несколько куч прямо на полу возле мольберта. Ещё больше красок лежало на столе, поверх бумаги с эскизами, там же, где и грязные палитры. Рядом стояли несколько емкостей с растворителями и разбавителями разного объёма и степени наполненности, в том числе и пустые. Некоторые из уже высохших банок просто лежали на боку, не удостоенные честью быть выброшенными. Я опустился на пол, стена упёрлась мне в спину. Не заметил, как начал грызть кожу вокруг ногтей.
Такое чувство, будто я тону в этом хаосе. Знаю, чего хочу добиться, но не знаю как. Пробую всё, что приходит в голову, но в ней ощущается такой же бардак, как и в этом помещении. Я хочу создать нечто прекрасное, но искажённые видения красоты, что исторгает моё сознание, противны тем возвышенным идеалам, какие обычно рождаются в воображении людей, услышавших это слово. Техника, материалы, образы, что я использую – мужчины бледнеют при виде моих картин, женщины закрывают глаза руками, дети начинают плакать и просыпаться по ночам от кошмаров. Все, кроме Эми, зовут меня сумасшедшим. Но я не могу остановится сейчас, даже если так будет лучше для меня самого. Писать полотна – это всё, что я умею, всё, чего я хочу. Жизнь всегда мне казалась тёмным запутанным лабиринтом, люди годами в нём бродят на ощупь, не зная даже того, как здесь оказались, сталкиваются лбами, в поисках той единственной ниточки, что укажет им путь и придаст смысл их странствию. Большинство так и умирает, не сумев её отыскать, а я – обрёл уже сейчас, я держу её в руках. Пускай моя нить уродлива и ведёт не к выходу, а лишь дальше во тьму, но она существует, и только я могу пойти за ней. И я не имею права отказаться от этого.
Когда я отвлёкся от нахлынувших мыслей, солнце давно уже село. Сквозь окно мансарды на меня смотрели первые холодные звёзды. Почувствовав разыгравшуюся головную боль, я решил, что не хочу больше двигаться и усну прямо здесь. Оставаясь там же, где сидел, я завалился на бок, как одна из тех пустых ёмкостей из-под растворителя. Оказавшись на полу, я зарылся в несколько листов с эскизами.