Пером и шпагой. Валентин Пикуль
нависла над народами Европы; все ждали, что скажет Россия – единственная страна, способная противостоять железным колоннам дисциплинированной Пруссии.
Стрелки дипломатических компасов твердо показывали на Петербург – на берегах Невы тепло и гулко билось обнаженное сердце европейской политики.
Это было тревожное время, и молодая, быстро растущая Россия любила ходить в военном мундире.
Отец Радищева служил солдатом в Преображенском полку.
Дед поэта Пушкина тянул лямку армейского капитана.
А прадед Льва Толстого стройным гвардейцем шел к венцу с княжною Щетининой и был упоен любовью.
Суворов только что получил первый чин офицера, читал по вечерам Плутарха и писал очень плохие стихи, мечтая о славе поэта.
Он еще не знал, что иная слава ждет его впереди, как не знала того и сама Россия. Большая и неуютная, она лежала в замети мерзлых снегов, и лишь изредка мелькали во тьме тусклые огни редких деревень.
Жгли лучину, и матери баюкали детей – наших пращуров, читатель!
И близилась война, получившая название Семилетней.
Мир затаился и притих в ожидании первого выстрела…
Курки уже взведены, и – кто будет тот смельчак, который отважится выстрелить первым?
Высокая политика
В преддверии грозных событий Фридрих не забывал об украшении Сан-Суси. В бедном платье сейчас он плыл по каналам Голландии, по дешевой цене скупая картины старых мастеров (кто заломит втридорога с бедного человека, трясущегося над каждым талером?). В таверне Амстердама, которая славилась своими паштетами, трактирщица сказала королю:
– Еще чего захотел! Паштет тебе? Да где ты, бродяга, возьмешь гульден, чтобы расплатиться со мной по-божески?
– Так и быть, я сыграю тебе, – вздохнул король и, достав флейту, заиграл… Он играл долго, прикрыв глаза, не замечая трактирного шума, пока женщина не придвинула ему тарелку с паштетом, пока рядом с ним не уселся восторженный незнакомец:
– О как вы вдохновенны, сударь!
Король спрятал флейту и взялся за кривую вилку.
– Что делать, – отвечал он. – Нужда всегда порождает во мне острые приступы вдохновения…
Они беседовали недолго, но интересно. И незнакомец по имени Анри де Катт (уроженец швейцарских кантонов) оказался на редкость умным и живым собеседником. В разговоре с ним король не раскрыл своего титула, а на прощание сказал:
– Ты напиши мне, сынок… в Бреславль! Может, я тебе пригожусь…
Они встретились в Бреславле, и де Катта ввели в покои его величества – короля прусского. Фридрих издали протянул ему руку:
– Узнаешь ли ты старого бедного флейтиста? Не хочешь ли, сынок, и ты подуть в мою удивительную флейту?
– Но моя вера… но мое подданство…
– Всё это – чепуха для одурачивания людей! – рассмеялся король. – Что родина? Что религия? Это ложь. Человеку хорошо только там, где ему хорошо… Скажи по чести: место секретаря при моей особе тебя устроит?
– Недостоин, ваше величество!
– Достоин тот, кто