Пират, ищи!. Василий Великанов
голоса ребят и вроде как сплю. Сла-адко так! Вдруг слышу, кто-то крикнул: «Во-олки!» Ребята на крик побежали. Вскочил я – и за ними. Слышу, затопали лошади – земля загудела – и куда-то в сторону понеслись. Гляжу, а наша Ночка с волком бьется. Волк жеребенка рвет и утащить хочет, а Ночка ему не дает: бросается на зверя и хочет его копытами трахнуть, да, видно, боится ушибить своего сынка. Закричали мы во весь голос и на волка бросились – кто с кнутом, кто просто так, а я с вожжами. Испугался зверь – прыг в сторону и скрылся. Подбежали мы к жеребенку, а он кровью истекает.
Миша умолк и тяжело вздохнул.
– Вот какая история… – сказал он. – Отец меня винит, а я что? Учаёнок виноват. У него ружье было, а он не стрелял. Боялся, говорит, в жеребенка попасть. Струсил, наверно. Он у нас такой – только на словах храбрый. А тятя сказал, что я – сын старшего конюха – лошадь не сберег.
Запачкал, говорит, нашу фамилию и подорвал авторитет…
Миша задумчиво нахмурился и опустил глаза.
Время от времени жеребенка осматривал Александр Алексеевич и говорил:
– Хорошо. Очень хорошо. Рука у вас, Василий Николаевич, легкая. Хирургом будете.
Мы с Мишей радовались успешному лечению, и через месяц жеребенка выписали. За ним приехал Иван Агапович и благодарил:
– Спасибо, Александр Алексеевич. Не думал я, что жеребенка на ноги поставите.
У жеребенка на тех местах, где были раны, образовались беловатые шрамы, и при ходьбе он немного прихрамывал на правую заднюю ногу.
– Это ничего, постепенно разойдется, нужно проводку делать и массаж с пастой, – напутствовал главный врач.
Иван Агапович взял баночку с лекарством и еще раз поблагодарил врача.
Я провожал их со двора, а на прощание Иван Агапович сказал:
– И тебе спасибо, Вася. Как окончишь свой институт, к нам приезжай работать.
Жеребенок бежал вслед за телегой и временами как-то смешно подпрыгивал.
Прошло несколько лет. После окончания института сначала я работал в Дагестане и в Прикаспии, а потом меня потянуло в родные места.
Село наше в саратовском Заволжье большое, много там и земли плодородной, и скота.
Приехал я в село осенью в сороковом году. Год был богатый, урожайный. Открыли осенний базар. Не базар, а целая ярмарка. Понавезли туда столько всякого добра, что глазом не окинешь: и хлеба, и мяса, и саней, и дуг, и одежды, обуви, яблок, арбузов… И скота разного понавели. Крутилась нарядная, цветистая карусель с деревянными конями, размашисто, с визгом качались на качелях парни и девушки, песни пели под звонкоголосые переливы саратовских гармоник с колокольчиками.
Над густой толпой колыхались на веревке большими разноцветными гроздьями воздушные шары. На горячих плитах, в глубоких противнях, непрерывно кипело подсолнечное масло, и в нем вздувались и жарились кусочки белого теста. Люди ели оладьи и похваливали: «Эх, хороши чи́брики!»
Недалеко от базара, около старой, давно закрытой церкви, был расположен