Всё, что мы обрели. Элис Келлен
поддержкой от руководительницы Сэм, работавшей полный день.
Первые несколько месяцев было трудно, но в итоге у нас появился более определенный, единообразный и целостный каталог благодаря перекликающейся стилистике художников, представленных у нас. Моя работа состояла в том, чтобы искать художников и убеждать их принять участие в нашем проекте, побуждать их устроить первую выставку в Байрон-Бей, а затем Сэм заботилась о поддержании более тесных отношений. Она была хороша в том, что сотрудники называли «поэзией ее работы», возможно, потому что была милой женщиной, матерью троих детей с бесконечным терпением, способной мириться с эго любого тщеславного художника, на что меня совсем не хватало. Я знал, в чем магия этого процесса для Сэм: видеть, как растут молодые перспективные художники, которым мы доверяли, быть в постоянном контакте с ними и, прежде всего, посещать их студии.
Мне все еще не удавалось полностью включиться в работу.
Было что-то… что-то, что сдерживало меня.
– Скольких художников ты сейчас ведешь? – Оливер с любопытством смотрел на меня, ковыряя край этикетки от пива.
– Я? – Я поднял брови. – Ни одного.
– Ты знаешь, о чем я.
– Их ведет Сэм. Я просто нахожу их и заманиваю в галерею.
Мы молчали, пока солнце опускалось за горизонт. Возвращение Оливера в мою жизнь дало мне ложное чувство нормальности, потому что все, конечно, было по-другому. А может, дело было во мне, сильно изменившемся с тех студенческих лет, когда мы были неразлучны. Он по-прежнему был одним из тех, кого я любил больше всего, но у меня было ощущение, что мы постепенно укладывали между собой кирпичи, пока наконец не построили стену. И даже хуже. Что мы разговаривали через эту стену. И что делать это мы начали еще до моих отношений с его сестрой. Эта уверенность в том, что другой человек слушает и кивает, но не понимает тебя до конца не потому, что не хочет, а потому, что не может. И я ненавидел чувствовать эту непостижимость, заполнявшую пространство, когда мы разговаривали, потому что это напоминало мне, что единственным человеком, который, как я чувствовал, видел меня насквозь, слой за слоем, кусочек за кусочком, была девушка вкуса клубники, по которой я так сильно скучал…
Я очень волновалась, когда преподавательница Линда Мартин позвонила мне после урока, чтобы договориться о времени моих занятий. Так что, ожидая в приемной, я не могла перестать грызть ноготь на мизинце. Минутой позже назначенного времени она открыла дверь кабинета и улыбнулась мне. Это меня несколько расслабило. Я была так сосредоточена на учебе, что боялась допустить ошибку на последнем экзамене, снизить средний балл или разочаровать кого-то.
Она села на стул, едва я устроилась за столом.
Я прикусила губу, пытаясь сдержаться, но безуспешно.
– Что же я сделала? – пробормотала я.
Я ненавидела эту часть себя. Импульсивную. Ту, что мешала мне управлять своими эмоциями, контролировать их и мало-помалу переваривать. Ту мою