Солнечный луч. На перекрестке двух миров. Юлия Цыпленкова
покупатели и без того знали, где и что можно купить.
Вскоре мне стало невыразимо скучно. Эта степенность и размеренность жизни небольшого городка показалась мне утомительной. Возможно, если бы я приехала сюда после шумной столицы, то даже нашла бы в этом неспешном существовании некую прелесть. Однако я прибыла из иного места.
Там не было суетливости большого города, но бурлила сама жизнь. Это выражалось неявно, лишь в мелочах, однако мелочах значительных. Да, мне, уроженке этого мира, обитавшей в его реалиях двадцать четыре года, не хватало того безудержного источника, щедро лившегося по улицам Иртэгена и других поселений тагайни, между дамами пагчи и в лесу кийрамов. Боги! Я уже безумно скучала по Белому миру! И глядя на Ленсти, я ощущала нечто сродни тому, что чувствуют, вернувшись с яркого праздника в серую обыденность. И ни пышность королевских чертогов, ни роскошь балов и выездов не могли заменить той простоты и искренности, которой был пропитан сам воздух моего нового дома.
А потом мое унылое уединение разбилось вместе с чьей-то посудой совсем рядом.
– Паршивец! – закричала женщина.
Дверь посудной лавки открылась, и оттуда вылетел взъерошенный мальчишка лет восьми-девяти. Он завертел головой, вдруг заметил меня и бросился к скамейке. Юркнув мне за спину, ребенок присел и зашипел:
– Умоляю вас, госпожа, не выдавайте.
В это мгновение снова распахнулась та же дверь, и на улицу выбежала молодая женщина. Теперь ее взгляд метался из стороны в сторону, наконец добрался до меня.
– Любезная, вы тут мальчонку не видали? – спросила женщина.
– Он побежал туда, – ответила я, махнув направо.
– К дружку своему помчался, – подбоченившись, констатировала лавочница. После тряхнула кулаком: – Уж я ему, паршивцу. – И поспешила в указанном мною направлении.
И пока провожала ее взглядом, я спросила мальчика:
– Это твоя матушка?
– Тетка, – шмыгнув носом, ответил постреленок. – А ухи дерет, как родная мать. А за что? – неожиданно вопросил паренек. – Подумаешь, махнул рукой, ну и уронил я ейный сервиз, ну и что? Будто это повод взять и оборвать ухи честному человеку. А еще тетка!
– Сервиз-то, должно быть, на продажу? – полюбопытствовала я.
– И чего с того? – Он распрямился и по-взрослому скрестил на груди руки, явно кому-то подражая. – Сервизов много, а племянник у ней один.
– Не могу не согласиться, – пряча улыбку, кивнула я в ответ. – Дорогой сервиз?
– Пф, – фыркнул шельмец, но тут же вздохнул, и я поняла, что посуда недешевая.
– Тетушка у тебя отходчивая? – с сочувствием спросила я.
– Ага, – как-то мрачно ответил мальчишка. – Отходит по хребтине и успокоится.
Улыбнувшись, я продолжила рассматривать говорливого мальчишку. Был он зеленоглаз и светловолос, но на носу и на щеках задорной россыпью рыжели веснушки. Одет он был чисто и опрятно, должно быть стараниями тетушки,