Сериал как искусство. Лекции-путеводитель. Евгений Жаринов
на черной бархатке, ее взор направлен вовнутрь, она околдовывающее неподвижна, она безразлично смотрит на окружающих, потому что очарована тем, что рисует перед её взором её собственное воображение. Данную картину вполне можно рассматривать, как своеобразную иллюстрацию к великому эпосу Марселя Пруста «В поисках утраченного времени», к тому, что потом будет названо как «внутренняя эпопея». Это и есть зрительно запечатленная внутренняя эпопея, отраженное блуждание души девушки по светлой картине воображаемого Рая, которого нет в реальности, но который существует в её внутреннем «я», и неожиданно вспыхивает яркими огнями знаменитого бара «Фоли-Бержер», название которого можно перевести, как «Пастушка, сошедшая с ума». Законы разума ушли в тень, уступив место безумным ассоциациям, запечатленным художником в огромном зеркале, находящемся за спиной той, что стоит у стойки бара. Вспомним, что в «Чете Арнольфини» Рай сначала проглядывает в виде маленькой полоски раскрытого окна, а потом взрывается в круглом зеркале заднего плана. Эдуард Мане, как почти все импрессионисты, прекрасно ориентировался в классической живописи, пытаясь перевести её стиль, переосмыслить её содержание в параметрах современности. У ван Эйка это обряд бракосочетания, у Мане – мечты барменши о возможном избраннике, принце, который и появляется у нее за спиной в огромном зеркале, и она склоняется к нему, ловя каждое его слово, о чем свидетельствует её склоненная вперед спина. Заметим, что в реальности девушка стоит прямо и, явно ни с кем не разговаривает, потому что в реальности перед ней никого нет. Если у ван Эйка мы видим апофеоз единения и любви, то у Мане – это апофеоз одиночества. Бесподобная Сюзон у стойки бара общается со своим Арнольфини лишь в пространстве магического зеркала, а не в Реальности, и ладони их никогда не лягут одна в другую, и не взорвется красным цветом Песни Песней Соломоновых их брачный альков, и не расцветет лоно Сюзон новой жизнью, как плоды за окном картины ван Эйка. Всё так и останется только в рамках вспыхнувшего неожиданно всеми своими сумасшедшими огнями магического зеркала.
Произведение впитало в себя все то, что художник так долго искал и находил в ничем непримечательной жизни. Лучшие образы сплелись воедино, чтобы быть воплощенными в этой молодой девушке, которая стоит в шумном парижском кабаке.
На переднем плане находятся натюрморты. Экономность и простота средств, с помощью которых Мане изображает два цветка в стеклянном стакане, являются лучшим доказательством отточенного технического мастерства художника. Блеск на мраморном столике – это отражение искусственного света, только появившегося в те годы электричества, того самого электричества, без которого немыслим был бы кинематограф, возникший через 12 лет в этом же городе на бульваре Капуцинок в «Гранд-кафе». Мане до конца оставался художником современности. Если взглянуть на бутылки, стоящие на мраморной стойке бара, можно заметить, что их отражение в зеркале не соответствует оригиналу. Отражение