От победы к миру. Русская дипломатия после Наполеона. Элис Виртшалфтер
следование этим принципам должно было обеспечить искоренение «пагубных правил, установленных в результате злоупотребления военной славой». Чтобы обеспечить признание преимуществ этого союза со стороны всех государств, император Александр предполагал, что союзники будут работать для достижения общей пользы, будь то путем применения военной силы или правовых предписаний. Опять-таки, ключом к российским формулировкам был французский вопрос. Силы союзников должны были ограничить свою военную деятельность войной против Бонапарта. Они не должны были использовать насилие, чтобы вынудить французский народ принять политический порядок, с которым он был бы не согласен, в том числе возвращение Людовика XVIII. Для династии Бурбонов было крайне важно, что правительство России настаивало на невозможности отделить благополучие Франции от благополучия Европы. Также важно, что правительства стран должны были прислушиваться к пожеланиям своих народов. Этот принцип встречался в многочисленных русских документах послевоенной эпохи, при этом он ни в коем случае не означал призыв к ведению демократичной политики или признание за народом права предъявления претензий (волю народов)80. В этом случае целью Великого союза было установление во Франции правительства, навсегда свободного от Наполеона и его сторонников.
Для устранения наполеоновский угрозы европейскому порядку от союзников требовалось сделать гораздо больше, чем просто устранить Бонапарта. Необходимо было изменить настроения, которые позволили ему вернуться к власти и подталкивали людей к принятию революции. Этого можно было добиться не применением силы, а только просвещенной и великодушной политикой, уважающей свободу (liberale). Такие понятия, как «свобода» или «либеральность», которые нельзя трактовать в их современном демократическом смысле, несли достаточно простой посыл. Эффективная политическая власть зависела от благого управления, заслуживающего моральной поддержки народа и получающего ее. Действительно, концептуальная новизна восстановленного европейского порядка проявлялась в целенаправленном и эксплицитно выраженном внимании к нуждам и желаниям народа, хотя это не имело ничего общего с гражданскими правами, общей волей или народным суверенитетом.
Беспокойства России о последствиях еще одной войны и условиях, требуемых для успешного исхода, распространялись далеко за пределы проблемы политической власти во Франции. Разосланная инструкция заканчивалась повторным обращением к теме несправедливого и беспочвенного недоверия союзников к России, сохранявшегося вопреки тому, что Александр I вел курс на умеренность, усмирение, законность и проводил охранительные реформы. Заметное наращивание русской военно-политической мощи происходило из нравственных возможностей народа и представляло поэтому естественное расширение, а не стремление к новым землям81. Россия использовала свою мощь
См.: Bayley С. А. «The Age of Revolution in Global Context: An Afterword» в [Armitage, Subrahmanyam 2010: 4851–4943].
С точки зрения постколониальной философии упоминание морального превосходства в оправдание экспансионистской политики звучит как проявление открытого империализма, если не расизма.