Нина Берберова, известная и неизвестная. Ирина Винокурова
но, явно стараясь успокоить Асику, Берберова писала, что ей все «предлагают взаймы денег», но она пока не нуждается84. Примерно в это время она, видимо, решила продать Б. И. Николаевскому часть привезенного с собою архива.
Об этом нелегком для себя решении Берберова писать своей кузине не стала, да и в «Курсиве» предпочла умолчать. О продаже архива она расскажет читателю лишь по прошествии сорока лет, в одном из своих интервью, зато расскажет подробно:
Ко мне пришел мой добрый знакомый, историк Борис Иванович Николаевский. <…> Вместе мы открыли драгоценный ящик: автографы, газетные, журнальные публикации Ходасевича, тетради, которые я, помню, сшивала цветной бумагой, а он в них вклеивал вырезки из «Возрождения», «Последних новостей», где регулярно печатался. Были в ящиках мои материалы. Все это я предложила Борису Ивановичу купить. За какую цену? Вы думаете, я тогда понимала в этом? Борис Иванович был человек небогатый, как и все эмигранты, и он сказал: «Я могу дать 50 долларов». А у меня в кармане на тот момент было только пять долларов, и на следующее утро я должна была внести плату за гостиницу, в неделю я платила пятнадцать долларов. В этой ситуации я сказала: «Хорошо» [Медведев 1996а: 629]85.
Найти работу Берберова смогла лишь в январе 1951 года, устроившись на языковые курсы Берлиц. Но уже в феврале она перешла в Толстовский фонд, служба в котором была для Берберовой и интересней, и выгодней. К тому времени она не только встретилась с организатором и главой этого фонда, Александрой Львовной Толстой, но, можно сказать, с ней подружилась. В письме Зайцевым от 22 января 1951 года Берберова сообщала: «Я познакомилась с Александрой Львовной Толстой, с кот<орой> была необычно трогательная встреча. <…> Я вчера ездила к ней на ферму, читала ее биографию Толстого, говорила с ней по существу. <…> Словом – это мой друг отныне»86.
О встрече и общении с Толстой, поездках к ней на ферму, двух ее собаках, рыбной ловле на закате, вечерах за картами или у телевизора будет подробно рассказано в «Курсиве». Но по какой-то причине Берберова не станет распространяться о своей службе в Толстовском фонде, заметив только, что она «делала кое-какую работу для А. Л. Толстой» [Берберова 1983, 2: 586].
Однако в начале устройства на эту службу Берберова была склонна ее описывать взахлеб, как это видно из ее письма Зайцевым:
Я работаю вот уже месяц в Толст<овском> фонде и очень довольна. Получаю маленькое жалованье, на кот<орое> могу скромно жить. Работа очень самостоятельная и ответственная – я фактически редактор и единственный сотрудник ЖУРНАЛА. <…> Материал подобран мной. Я буду делать все – вплоть до верстки и корректур, буду и редактором, и конторщиком и даже экспедитором. Сейчас уже печатать хотят 5000 экз<емпляров> и на двух языках. Мне приходится следить за всем, и в английском я здорово поднаторела. Надо Вам сказать, что в Толстовском фонде ДОБРО делается из воздуха, как фокусник делает предметы. И я в первый раз вижу по-настоящему бескорыстных,
Письмо от 28 ноября 1950 года / Nina Berberova Papers. B. 4. F. 62.
Эти материалы составят впоследствии часть коллекции Б. И. Николаевского в Институте Гувера в Стэнфорде, и Берберова увидит их снова почти через тридцать лет. Под впечатлением от этого события она напишет одно из лучших своих стихотворений – «Гуверовский архив. Калифорния» (1978), понятное, в сущности, лишь в контексте ее рассказа о совершенной когда-то сделке: «С пожелтелых страниц поднималась ушедшая жизнь, / Уходила во тьму, бормоча и рыдая. / Ты поденщиком был, ты наемником был и рабом, / И я шла за тобою, доверчивая и молодая. // Раздавили тебя. Раздробили узоры костей. / Надорвали рисунок твоих кружевных сухожилий / И, собрав, что могли из почти невесомых частей, / В легкий гроб, в мягкий мох уложили. / Перед тем как уйти, эти тени ласкают меня / И кидаются снова и снова на грудь и на шею, / Обнимают, и молят, и ищут ушедшего дня, / Но ответить я им, и утешить я их не умею». Цит. по: [Берберова 1984: 118].
Письмо от 22 января 1951 года. Цит. по: [Дейч 2001: 307].