Нина Берберова, известная и неизвестная. Ирина Винокурова
сняли квартиру в нашем доме и сдали комнату для прислуги Берберовой. Последнее устроила я, т. к. Б<ерберова> мне жаловалась, что ей трудно материально. Тут она будет платить только 100 frs в месяц и получит комнату с центр<альным> отоплением, с электричеством. В коридоре есть горячая и холодная вода и душ20.
И хотя Осоргина затем добавляла, что ни одно благодеяние, как известно, не остается безнаказанным, она выражала надежду, что «из этого предприятия… ни для кого ничего неприятного не будет» [Khazan, Weissblei 2022: 231].
Настроение у Рахили Григорьевны было в это время самое приподнятое. Помимо успехов Макеева в бизнесе он начал заявлять о себе и как серьезный художник, впервые приняв участие в престижной художественной выставке. «Все говорят ему комплименты за картины, выст<авку> в Salon des indépendants, и он “окрылен”», – писала Рахиль Григорьевна Буниной [Ibid.].
С высоты своего тогдашнего благополучия Осоргина и Макеев сочли нужным приветить Берберову, дабы помочь ей освоиться на новом месте.
Как отмечено в дневнике Берберовой, 8 февраля, то есть на следующий день после переезда, она идет к Макеевым в гости, 12 февраля ее навещает Рахиль Григорьевна, а 27-го – Николай Васильевич21.
В марте общение Берберовой и Макеевых становится еще более интенсивным. 1 марта Берберова заходит к Осоргиной; 2 марта Макеев заходит к Берберовой; 8 марта Берберова звана к Макеевым на обед, 17-го – на чай, а 20-го – опять на обед. 29 марта они видятся снова22.
Однако начиная с апреля ситуация меняется. Упоминания о «Макеевых» (во множественном числе) полностью исчезают из дневника Берберовой, зато «Макеев» (в единственном) начинает фигурировать с особой частотой. Записи свидетельствуют, что в первую половину месяца Макеев появляется у Берберовой через день, а начиная с 19 апреля – каждый день. Причем в записи от 19 апреля отмечено, что во время визита Макеева приходила их общая знакомая, но они ее «не впустили»23.
Характерно, что именно с этого дня Берберова начинает писать в дневнике уже не «Макеев», а «Мак.», а 23 апреля «Мак.» превращается в «М.». Похоже, что такого рода редукция отражала определенные этапы в отношениях, которые – в свою очередь – становились все более короткими.
Берберова и Макеев встречались, как правило, утром, что объяснялось просто. В это время Рахиль Григорьевна находилась на службе: она работала в банке. Другое дело, что ежедневные свидания Николая Васильевича и Берберовой не могли остаться незамеченными: в той же самой квартире жила семья журналиста Я. Б. Полонского.
Разговоры на эту тему должны были рано или поздно начаться, хотя Рахиль Григорьевну, видимо, старались щадить и держать в неведении. Но Ходасевича никто щадить не собирался, а потому нельзя исключить, что в конце апреля он уже был в курсе дела. Возможно, это обстоятельство объясняет такую запись в дневнике Берберовой от 25 апреля 1933 года: «Утром В<ладя> (в ужасном сост<оянии>)»24.
Впрочем,
Письмо от 3 февраля <1933 года> в [Ibid.: 230–231].
Nina Berberova Collection. B. 5. F. 66.
Ibid.
Ibid.
Ibid.