Твоя жестокая любовь. Юлия Гауф
чтобы замолчала, чтобы просто уснула. Чтобы убиралась на хер.
Сука, ненавижу!
– Я немного полежу, и уеду, – упрямо повторяет Вера. – И я не пьяна.
– Ты упала посреди бара, как последняя забулдыга. Лежи тихо, Вера, просто заткнись.
Все время забываю, что нужно мягче с ней. План ведь был так прост: подружиться, найти слабое место, и ударить так, чтобы потом всю жизнь себя по кусочкам собирала, но все-равно бы не смогла. Но сейчас она, как все бухие, устроит скандал, или молча обидится еще сильнее за мою грубость.
– Спасибо тебе, – вместо всего того, что я надумал, сказала Вера тихо.
– За что?
– За то, что оказался в баре. Кирилл, – кулаки непроизвольно сжимаются от упоминания этого обсоса, – не самый надежный человек, и всякое могло случиться. Но я правда не…
– Да-да, ты не пьяна. Только коктейли, Вера, те, что девочки пьют – они обманчивы. На вкус сладкая мерзость, градус почти не чувствуется, этим и пользуются. В следующий раз будь умнее, если не хочешь, чтобы тебя набухали, и пустили по кругу в грязном туалете. И лучше пей водку, она честнее.
– Ты меня не слышишь. Впрочем, как обычно.
И снова эта чертова потерянность в голосе бьет под дых противоречивыми эмоциями.
Может… черт, может, Вера не виновата в смерти Ники? Ей ведь шесть было! Шесть! Да, такие дети, как она, растущие как беспризорники, они взрослеют быстрее. И сама Вера шлялась с такими же детьми алкашей и наркоманов – ненужными ни родителям, ни государству. Сейчас многие из них, из друзей ее детства, скололись, или по этапу пошли.
Но вдруг она не виновата? Про свое прошлое она не сказала ни слова лжи, я проверил
– Вера, – оперся руками в кровать, и навис над ней – хрупкой и беззащитной подо мной, – в тот день, когда Ника умерла, что случилось?
– Не знаю, – выдохнула она испуганно.
– Ты была с ней, я видел. Зашла за сестрой, и вы пошли на старую конюшню. Расскажи, что с ней случилось! Прошу, Вера, расскажи мне, я должен знать!
Прошу безмолвно: «Скажи мне правду! Не надо лжи, просто признайся, и я постараюсь понять. Ты ребенком была, но скажи правду!»
Но вместо правды я снова слышу откровенную ложь:
– Ты обознался, меня не было в тот день с Никой. Я ничего не знаю, Влад, клянусь. Меня полиция допрашивала, я им все рассказала: видела я Веронику за день до ее пропажи, и… все.
И все.
И голос испуганный фальшью пропитан, тут и детектор лжи не нужен – любому будет понятно, что Вера врет.
Зря спросил, идиот! Неужели надеялся, что она расскажет, выложит все, как на духу: «Да, Влад, я завидовала твоей сестре черной завистью, мы поругались, я позвала своих дружков, и мы задушили ее. А затем завалили камнями. Прости, что так вышло».
Или что-то в этом духе.
– Ясно, – ответил ей.
Хотя хотелось сказать другое слово.
Сука. Какая же ты сука.
– Не веришь мне, да? Нет, не веришь, – зашептала сбивчиво, прерываясь на испуганные всхлипы.