Убить отступника. Олег Мазурин
это будет брат Фабий – это хорошо придумано.
– Так точно, мой Диктатор, – довольно заулыбался Максимилиан. – Отступнику, так сказать, отступническая смерть.
– Это верно. Ступай, разыщи Фабия. Как сделаешь дело, доложи мне.
– Есть! – радостно воскликнул Максимилиан и, круто развернувшись на каблуках, вышел из кабинета.
Он был вполне горд собой. Придумать такую простую и вместе с тем эффективную комбинацию – это не каждому под силу. Какое же это наслаждение – разрушать коварные планы врагов, опережать их, иногда на шаг, на полшага, строить против них интриги. Он всегда должен быть на высоте. В любой ситуации, при любых обстоятельствах.
Он – хищная птица. Безжалостная, кровожадная. Если он не будет ею, то его братья не победят, и не наступит Великий День.
И Максимилиан с двумя верными людьми отправился в Ахтырский гусарский полк.
…Диктатор довольно потер ладони. Прав Максимилиан. Разрубить Гордиев узел! Нет человека – нет проблемы. Если граф выбрал именно Голевского для тайного поручения, значит, оно весьма важно. И, возможно, гибельно для Союза. Голевский – достойный враг, которого надобно уничтожить. Необходимо уничтожить. Ради Великого Дня.
И вот наступило утро 1 октября. Среда. Точка отчета для гвардейского капитана Голевского. Небо нахмурилось, посерело, подул неприятный холодный ветер. Поплыли, зашуршали вдоль улицы стайки желтых и багряных листьев. Пора было собираться в дорогу. В трудное и далекое путешествие.
Вчера Снетков привез Голевскому в конверте оплаченную подорожную. Капитан вскрыл пакет и увидел напечатанные строчки:
«Объявителю сего (далее вписано красивым почерком) капитану лейб-гвардии Московского полка господину Александру Голевскому из состоящих в ведомости Почтамтов двенадцати лошадей от Санкт-Петербурга (снова вписано) до Красноярска и обратно со всех почтовых станций без наималейшего замедления и остановки давать за указанные прогоны почтовых лошадей во уверении сего при подписании Почт-Директора, с приложением Санкт-Петербургской Почтамта печати, дана сия подорожная». Сбоку, рукой главного почтмейстера России написан номер подорожной. Внизу, той же рукой – «Сентября», «30-го» и печатными буквами «дня 1831 года». Бумагу удостоверяла печать столичного Почтамта и витиеватая подпись почт-директора.
– Вот и славно, поручик, – сказал Голевский.
Снетков протянул ему еще четыре конверта.
– Что это, сударь?
– Этот конверт с красным сургучом – дозволение посетить могилу Боташева, другой – разрешение на двухмесячный отпуск, в третьем – особый бланк, выданный начальником всех сибирских почт для быстрой подачи лошадей на станциях, а в четвертом – две тысячи рублей на непредвиденные расходы. Деньги выделены из Казенной палаты, в коих по возвращению следует дать отчет. Сударь, вы понимаете, что мы не можем вас сопровождать открыто, с казаками или жандармами. Миссия весьма секретна.
– Понимаю.
– Но