Диктатор. Сергей Снегов
заметил я. – Этого у него не отнять – острого ощущения наших провалов. Но откуда он берет информацию, Павел?
– Каждый день – от Исиро. После особо скандальных статей его вызывает Гамов. Но Фагуста – единственный человек, на которого Гамов влияет мало – и пока мирится с этим. – И Прищепа добавил со злостью: – Долго это не продлится. Я разберусь, почему редактор «Трибуны» ведет себя так вызывающе, – и Гамов поймет, с какой гадиной имеет дело.
Это прозвучало достаточно грозно. В отличие от Гамова, Павел Прищепа – как, впрочем, и все мы, друзья Прищепы, – не был одарен способностью предвиденья.
В штабе мы познакомились с картой боевых действий. Она выглядела безрадостно. На Забон наступало в пять раз больше неприятельских дивизий, чем мы могли выставить на защиту. Я смотрел на карту и снова думал, что лучший исход – объявить Забон открытым городом, чтобы избавить от бомбежек с водолетов. А затем сдать его. Оперативная карта кричала о том же разноцветными флажками, мигающими огоньками и зелеными вспышками на местах, где значились неприятельские аэродромы: каждая всполох означал посадку нового водолета-бомбардировщика. Я молчал. Меня окружали защитники Забона. Я не мог им сказать, что не верю в устойчивость их защиты. Зато Пеано уверил их, что с Западного фронта движутся хорошо вооруженные дивизии, с восточных заводов скоро подойдут батареи полевых метеогенераторов – потоп низвергнется на врага, когда он вступит в низины перед городом.
Все это верно, конечно: и дивизии перемещались на север, и на заводах спешно заканчивали сборку новых метеогенераторных установок, и все запасы сгущенной воды направлялись в Забон. Лишь одного не сказал Пеано: все это знает и враг. И если малоизвестный нам пока Фердинанд Ваксель не дурак и не лентяй, – а как нам хотелось бы видеть его дураком и лентяем! – он выиграет в том, в чем мы сегодня всего слабей: во времени. Он все мог сделать скорей, чем мы, он просто был ближе к Забону, чем наши маршевые дивизии, чем наши метеогенераторные заводы, чем те предприятия и города, где мы срочно изыскивали энерговоду. Я на его месте использовал бы эту фору. У меня не было оснований считать, что Фердинанд Ваксель глупее меня.
– Хочу познакомиться с разведывательными лабораториями, – сказал я Павлу.
Уже давно прошло то время, когда я удивлялся приборчикам капитана Павла Прищепы и тщетно расспрашивал об их конструкции. Теперь мне по должности надлежало знать все. И я сам подписывал приказы, превращавшие кустарные мастерские, изготовлявшие такие аппараты, в хорошо оснащенные заводы. И присваивал этому производству высший приоритет, и ассигновывал полковнику Павлу Прищепе такие суммы, от которых у моего друга капитана Прищепы застопорилось бы дыхание и помутилось в глазах, но которые полковник с возмущением называл мизером и жаловался Гамову, что я недооцениваю разведку.
Мы с Пеано шли за Павлом, а впереди двигались два офицера, предъявлявших охране разрешение на вход то в одну, то в другую дверь – для каждого помещения требовался свой пропуск. Лаборатория ближней раз�