Чужой среди своих 2. Василий Панфилов
на шумы работающей на стройке техники.
– Да ёб твою мать, Валька! – зычно поддержал напарника второй гегемон[1], – Открывай!
Дальше пошло вовсе уж непечатное, и я, поморщившись немного, ускорил шаг, желая проскочить всё это побыстрее. Побыстрее, впрочем, не получилось, и, едва не подвернув ногу, поскользнувшись на лужице солярки поверх россыпи битого бутылочного стекла, я вынужденно пошёл осторожней и потому – медленней.
– Да ёб… – натужно выдавил из себя кто-то из мужиков, и, встав на плечи присевшего напарника, полез через забор, цепляясь пузом и отчаянно матерясь под аккомпанемент надрывного собачьего лая.
Полминуты спустя, открыв калитку и загнав скулящего барбоса в конуру пинками и поленьями, славные представители пролетариата уже барабанят кулаками по входной двери, причём в их стуке угадывался какой ритм, и даже, не побоюсь этого слова – мелодия!
«– Не иначе как «Варшавянку» или «Интернационал», – ёрнически подумал я, невольно косясь на жанровую сценку, хорошо видимую через настежь распахнутую калитку, противно скрипящую на ветру.
– Валька, бля! – хрипит один из них, не переставая молотить кулаками, – Открывай давай, бля! Непонятно, что ли?! Трубы, сука, горят!
– Да, открывай! – вторит другой, добавляя в чёткий, слаженный ритм, удары ногами, – Кому сказано, ёб твою мать!
– … прочь, ироды! – послышался в ответ приглушённый старушечий голос, – Вы мне денег так и не отдали! Вот когда…
– Открывай! – медведем взревел один из гегемонов, перекрывая возражения, – Дверь, на хуй, вынесем! Там коллектив помирает, а ты, бля, помочь не хочешь?! Фашистка!
«– Чёрт…» – невольно замедляю шаги, примериваясь, как, если что, гасить этих…
… но почти тут же, скривившись, решительно ускоряю шаг. К чёрту!
Самое страшное, что может грозить бабке, это конфискованный и в последующем распитый самогон, ну и совсем уж в тяжёлом случае – затрофеенные остатки прошлогодней капусты из кадки в подполе, если гегемоны посчитают себя оскорблёнными, и решат взять своё за моральный, так сказать, урон!
– А потом она придёт на стройку, и всё ей вернут… – уговариваю себя, проходя мимо, – деньгами, или там по хозяйству чего…
Липкое, противное ощущения соучастия в преступлении обволакивает меня. С одной стороны, сделать что-то я не могу… да и глупо всё это!
А ещё – опасно. Несколько сот мужиков, не обременённых моралью и интеллектом, зато живо откликающихся на крик «Наших бьют», не задаваясь вопросами – а за что, собственно, огрёб один из «Ваших», шакалами рыскающих по окрестности, это…
Сталкивался уже, и повторения не хочу! Как там… интеллект толпы равен интеллекту самого глупого его представителя, поделённый на количество членов[2].
– … без денег не дам! – бабка, как опытная подпольщица, ведёт свою борьбу, не открывая двери, – А ишшо мастер ваш, который Саныч, обещал
Я работал в ТРЁХ строительных организациях, в том числе и с представителями старшего поколения (в конце 90-х), так что зарисовки из серии «Их нравы» делаю с натуры, и это не трэш, не пиковые моменты, а будни.
Трэш – это когда затаскивают в вагончик безногую женщину и заливают её водкой до полного изумления, чтобы потом тр@хать всем коллективом, и так – до конца командировки. Это, к слову, делали именно представители старшего поколения, которым сейчас по 70–80 лет.
И да – на тракторе, грузовике или автокране в село за самогоном, в разгар рабочего дня – это нормально. Будни.
Терри Пратчетт.