Баскетболист и Нелли. Аида Арье
и всему дать свои имена.
В этом возрасте не только легко, но и приятно рубить с плеча: вот, посмотрите, каков он я! Я постиг всю правду мира! Я знаю, как он устроен! Что, вам эта правда не по душе? Тем хуже для вас – ведь правда останется правдой! Молодые псы несут эту истину перед собой, точно победное знамя, готовые растерзать любого, кто по глупости осмелиться выступить против них. И каждое новое поколение молодых бродяг приходило к одному и тому же незамысловатому «открытию»: мир жесток, и выживает в нём наиболее циничный и беспринципный. Тепло, ласка, дом – это всего лишь иллюзия, позорная сказка, о которой даже щенкам рассказывать не следует. Мы рождаемся в грязи и умираем в грязи, из появившихся на свет щенков едва ли выживет половина, а большинство из нас не доживёт до старости – вот и вся голая правда, не стоит обманываться, парень!
Некоторые так навсегда и оставались при своём мнении, особенно, если их жизнь оказывалась короткой и заканчивалась в драке с себе подобными, тоже уверенными в том, что познали все тайны мира.
Но, как правило, с возрастом такая уверенность исчезала, незаметно уступая место апатии. Сложившиеся стаи держались за насиженные места, гоняли пришлых, но уже не пытались доказать всем вокруг, что постигли истину. Не все смогли бы точно сказать, почему так происходит, но интуитивно каждая дворовая собака чувствовала, что постижение этой самой истины даётся слишком большой ценой, как будто вымывает что-то изнутри и абсолютно ничего не приносит взамен.
Теория жестокости убивала слабых, но и тех, кто был беспринципен и непоколебим, разрушала до неузнаваемости. Потерявших контроль над собой и обезумевших от злобы рано или поздно изгоняли из стаи, и конец их был незавиден.
«Наверно, истина такова, какими глазами ты на неё смотришь, – однажды решил для себя Баскетболист. – Когда я родился, для меня не существовало ничего лучше и приятнее костлявого материнского бока, её молока и зловонного запаха подвала, в котором мы жили. И сдается мне, я был там счастливее, чем даже теперь, когда на дворе стоит лето и я греюсь на солнышке».
Однако в чём-то пророчества приверженцев Теории жестокости сбывались, и Баскетболисту пришлось ощутить это на себе ещё до того, как он впервые покинул подвал, казавшийся ему самым безопасным местом на свете.
Уже потом, вспоминая о том дне, он часто рисовал в своём воображении мрачные картины: что шёл снег и небо было пасмурным, или же что шёл дождь и на улице было промозгло, или же что вообще гремела зловещая гроза. Но сказать по правде, он ничего такого не помнил. Он даже затруднялся сказать, была ли на дворе зима или осень, а, может, ранняя весна? Правда заключалась в том, что он мирно спал, чувствуя привычное тепло пушистых боков, и в том, что проснулся он, только когда что-то невидимое, но враждебно пахнущее схватило его за шею и выволокло на улицу.
Только тогда он окончательно скинул с себя дремоту и услышал, как истошно лает его мать, пытаясь укусить двух стоявших рядом с нею людей. Он и раньше видел этих странных