Анцерб. Диана Ва-Шаль
стало значительно меньше; новых не засылают, а старые не рискуют совершать облав. Представители "Анцерба" просочились уже на Восток и в Перешеечную область.
– Не спорю, данное утверждение весьма правдиво. Но вы все еще далеки от Центра, и кроме локального уничтожения представителей политсыска и их вотчин мало продвинулись. Диверсии выверенные, но точечные и недостаточно результативные. Вы пытаетесь сразить великана уколом иголки, – собеседник Оберга пожал плечами. – Помогаете сотням, тысячи все еще захлебываются в крови. К тому же, действия и впрямь можно поактивнее предпринимать, пока внимание Трех устремлено к гражданской войне не юго-западе и оппозиционным выступлениям Хорста на Севере.
– Ты так легко рассуждаешь о таких вещах, Иммануил; неужели думаешь, что все настолько просто? Что уж сам в тени остаешься?
– Род деятельности предполагает, – названый Иммануил отсалютовал Авдию бокалом с ромом. – Или может, ты думаешь, что ваши диверсии сложнее и опаснее, чем контрабанда оружия? Что снабжать тебя или Хорста легко? Иванко хотя бы по-крупному играет, а ты все боишься, – мужчина залпом осушил бокал, оправил воротник накрахмаленной белой рубашки, столь эффектно подчеркивающей смуглость мужской кожи. – Впрочем, вы каждый свою роль отыгрываете, не желая ни сотрудничать полноценно, ни активно людей привлекать. Попрятались, кусаетесь, как мошки, да нашему исполину все нипочем. Вон, Трое свой выводок уже потихоньку начинают к инаугурации готовить, хотя года два-три еще впереди.
– Ох, Грин, я полагал, что тебе выгодно нынешнее положение дел, а ты, оказывается, о благополучии родного отечества беспокоишься, – саркастично проговорил Авдий в ответ.
– Не приписывай мне излишнего благородства. Правда в том, что если твои выступления или противоборство Хорста задушат, то и поставлять мне товары будет некому. Жаль рушить империю, которая строилась таким непосильным трудом.
Оберг промолчал, зная, что обсуждение не приведет ни к чему. Он обернулся к окну, и взгляд его устремился мимо высоток и драматичных шпилей к линии горизонта, к бурлящей реке, что разрезала город на две части.
Там, у заточенной в гранит набережной реки Аэстас, раскинулись тихие жилые кварталы и маленькие уютные заведения. В одном из них – букинистическом магазинчике, срощенным с кофейней, где по окнам тянулись желтые гирлянды-лампочки, – сидела Ариса Хафнер. Она отвела взгляд от экрана телефона и сделала еще несколько небрежных штрихов в альбоме для рисования. Масляный карандаш легко скользил по бумаге, и не было ни малейшей возможности уловить, какие чувства скрываются за этими движениями; в эскизе будущего граффити читалась несокрушимая воля, сокрытая агрессия, настоящий вызов, но эмоции, которые рождали изображение на бумаге, отличались кардинально: волнение, липкий страх, мучительная тревога. Дела принимали совершенно иной оборот; будто мчащийся на всех порах поезд сошел с рельс и летел в пропасть, лишь ускоряясь. Девушка