Нова Свинг. Майкл Джон Гаррисон
насладятся орбитой «Новы Свинг». Но и те, кто пожелает традиционной космической оперы, смогут найти свое течение.
Шершавая, нуарная атмосфера, элементы космической оперы и впечатляющие моменты взрывного экшена. Это увлекательное и глубокое произведение, чтобы удовлетворить вкус думающего читателя.
Гаррисон позволяет атмосфере превалировать над сюжетом, своим изумительно красивым повествованием и незавершенными диалогами обрамляя тоску обитателей Саудади, ищущих странного. Триповый стиль Гаррисона обращен к взыскательному читателю, который ценит работы Чайны Мьевилля и Джеффа Вандермеера.
Чудо… Гаррисон демонстрирует расширение спектра восприятия.
1
Бар на Стрэйнт-стрит
Вик Серотонин сидел в баре на Стрэйнт-стрит, совсем рядом с ореолом, окружавшим Зону Явления в Саудади,[1] и вел разговор с толстяком-инопланетником, который представился как Антуан. Они всю ночь напролет бросали кости. Дело шло к рассвету, и коричневый свет, одновременно тусклый и как бы отполированный, сочился внутрь заведения, соперничая с уличными фонарями.
– Я там никогда не бывал, – признался толстяк, имея в виду Зону Явления, – но я думаю, что…
– Если ты щас собрался какую-то лапшу мне на уши вешать, Антуан, – посоветовал ему Серотонин, – даже не начинай, я тя прошу.
У толстяка сделался оскорбленный вид.
– Давай еще пропустим стаканчик, – предложил Вик.
Бар располагался примерно посередине Стрэйнт – узкой замусоренной улицы двухэтажных зданий, две трети которых стояли с выбитыми и заколоченными окнами. Как и все улицы в этом районе Саудади, Стрэйнт изобиловала бродячими котами, особенно на рассвете и закате, когда животные сновали туда-сюда между городом и Зоной. Бар, словно подчеркивая это, назывался «Белая кошка, черный кот». Оцинкованная барная стойка была высоковата. Шеренги бутылок содержали жидкости странных оттенков. Несколько столиков. Длинное окно быстро запотело, но никто, кроме Антуана, не обратил на это внимания. Поутру в баре основательно подванивало чесноком. Иногда также плесенью, отчего казалось, будто какая-то тварь, прокравшись из озаренного ореолом Зоны мрака и сделав несколько безуспешных попыток продышаться воздухом бара, издохла тут же под угловым столиком. Высоко под потолком и вдоль стен плели паутину теневые операторы. Заняться им было особо нечем.
Вик – полностью «Вико», имя это пользовалось популярностью на Сиенца Нуова, где он родился, – проводил в баре большую часть времени. Он тут ел. Он отсюда вел дела. Он пользовался баром как почтовым отделением и встречался здесь с клиентами, но в действительности место это представляло собой «стыковку»: размещено удачно, не слишком далеко от Зоны Явления, но и не так близко, чтобы сказывались неприятные эффекты. Обладало оно и еще одним преимуществом: Вик был на короткой ноге с хозяйкой бара, Лив Хюлой, которая сама здесь всем заправляла, день и ночь, не полагаясь на менеджеров. Люди считали ее барменшей, но это ее устраивало. Она не жаловалась. Лив Хюла была из тех, кто покрывает себя татуировками, разменяв пятый десяток; невысокая, худощавая, с коротко остриженными седыми волосами, парочкой умных татух на мускулистых предплечьях и постоянно задумчивым выражением лица. В баре играла музыка, подобранная по вкусам хозяйки: от неудачливых битников до крепкого даба, популярного пару лет назад. Вику Серотонину казалось, что подобные вкусы ее старят.
– Эй, – как раз обратилась она к Вику, – оставь толстячину в покое. Каждый имеет право на собственное мнение.
Серотонин уставился на нее.
– Я это даже комментировать не стану.
– Тяжелая ночка, Вик?
– Тебе лучше знать. Ты ее тут провела.
Она плеснула ему рома «Блэк Харт» и принесла заказ толстяка.
– А я бы сказала, что ты тут сам по себе околачивался, Вик, – сказала она, – большую часть времени.
Оба рассмеялись.
Затем она взглянула ему через плечо в открытую дверь бара и добавила:
– Смотри-ка, у тебя клиентка наклевывается.
Там стояла женщина – чуть высоковатая для популярных в то время высоких каблуков. Руки – длинные, тонкие, а выглядит одновременно сердитой и умиротворенной, как частенько случалось с туристками. Было в ней что-то деликатное, одновременно элегантное и отталкивающее. Выбирать одежду она, вероятно, долго училась, а может, так и не сумела полностью развить в себе этот талант. С первого взгляда становилось ясно, что у нее проблемы. Тем утром в баре на ней были черная блузка, узкий жакетик, складчатая юбка до колен и длинная, медового цвета шубка. Она нерешительно переминалась в дверях, подсвеченная сзади холодным сиянием Стрэйнт-стрит, а неласковый утренний свет падал через окно, выхватывая половину ее лица, и первые сказанные ею здесь слова были:
– Извините, я…
На звук ее голоса отцепились от паутины
Saudade