Червоный. Андрей Кокотюха
восемь штук, мы изъяли при обыске у одного местного жителя. Его потрясли в МГБ, и он сознался – получил эти листовки от жителя села Журавки, это километров восемь от Олыки. По его словам, тот подошел к нему на местном базаре, передал пакет и сказал раздать всем грамотным. О том, что дядька пришел из Журавки, узнал, опять же, по его словам, случайно. Говорит, патруль на базаре как раз проверял документы, тот мужик говорил с патрульными, а задержанный слышал. Но, во-первых, документы могли быть фальшивыми. А во-вторых, к Журавскому сельсовету приписаны еще несколько окрестных сел и хуторов, потому что там организована сельскохозяйственная артель имени товарища Кагановича. И наше с тобой задание – по возможности выяснить, кто распространяет листовки среди крестьян. Ведь на самом деле след из лесу ведет, то есть от того самого Червоного.
– Выяснить? Если у них круговая порука…
– А ты не думай об этом. Задание такое: вместе с участковым обойти дом за домом, двор за двором, везде показывать листовки, задавать стандартные вопросы. Что это даст в перспективе – пока не знаю. Но нужно дать понять бандитам и их пособникам: не они все контролируют из лесов, а мы – советская власть – на местах. Кто-нибудь обязательно выдаст себя. И тут уж агентура будет держать ухо востро: наши тоже работу с населением ведут будь здоров, майор Доброхотов Лев Наумович свое дело знает.
– Это кто такой?
– Начальник управления МГБ в Волынской области. Только навряд ли ты с ним встретишься, да и не нужно тебе, Михаил… Ну, по ходу пьесы завтра сам втянешься. Со мной поедешь, нам людей как раз для таких мероприятий не хватает. А пока идем спать.
4
Мое первое утро на новом месте службы оказалось не по-осеннему теплым.
Словно не происходило тут, в этих краях, залитых мирным сентябрьским солнцем, ничего из того, о чем вчера до поздней ночи рассказывал Калязин. Ночевал я здесь, в милицейской управе, в кабинете начальника милиции, на узком кожаном диване с высокой прямоугольной спинкой. Калязин обещал, что на протяжении суток поставит меня на квартиру, но я не слишком переживал по этому поводу: вещей – чемодан и фронтовой «сидор», никто нигде не ждет, а крышу над головой служивый человек всегда себе найдет.
Полковник уже поджидал меня возле «виллиса». За рулем сидел паренек в солдатской гимнастерке, который, увидев меня, выпрыгнул из машины, стал смирно и козырнул. Я ответил, бросив руку к фуражке, а сам ощутил неудержимое желание сесть на его место – так соскучился по рулю. Калязин курил возле машины; он пожал мне руку и спросил по-деловому, словно не было вчера никаких откровенных разговоров:
– Нормально спал?
– Даже выспался, товарищ полковник.
– Это хорошо. Не надейся, что дальше сможешь высыпаться. – Он улыбнулся краем рта, взглянул на часы: – Ну, и где этот ПОЦ, мать его за ногу?
– Какой поц? – Я не понял, кого это полковник Калязин, отнюдь не одессит,[3] так обзывает. – Почему поц?
Калязин удивленно уставился на меня, быстро
Поц (