Куратор. Оуэн Кинг
эту живительную влагу, даже на спор. За все деньги мира не стал бы.
– Да уж, – согласился Лайонел.
– Вот тебе и да уж, – Беллоу выпил. Беспощадный свет висячей лампы заливал труп Йовена. Корабль поскрипывал. Лайонел вдруг подумал о реке за стенками трюма, катящей свои воды к океану, и услышал собственный всхлип.
– Ты готов идти?
– Почти. – Беллоу убрал фляжку. – Вот только спрошу его кое о чем.
Сынок члена правительства нагнулся над телом, почти касаясь носом кончика носа Йовена:
– Я одно хочу знать: ты сожалеешь?
– Ты что делаешь? – Слова Лайонела прозвучали негромко, словно он боялся, что Йовен проснется. – Перестань!
Если Беллоу и слышал его, он не подал виду. Ватные концы раздувались, когда он засопел сильнее. Свободной рукой Беллоу взялся за губы мертвеца и, стиснув их так, что они выпятились, принялся возить их взад-вперед. Голос, которым Беллоу озвучил якобы ответ Йовена, вышел брюзгливым и ноющим:
– О да, о да, я о-очень сожале-ею, о-очень!
Беллоу поднял налитые кровью глаза:
– Что скажешь, Лайонел? Принять нам его извинения?
– Пожалуйста, – проговорил Лайонел. К горлу у него подступил комок, во рту появился вкус выпитого ранее.
Беллоу прищелкнул языком.
– Нет, я этого сделать не могу. Такое быдло всегда уверено, что раз у него в карманах начало побрякивать, так сразу в благородные угодил, хотя это всего-то слепая удача. Повезло ему, ясно? Ты должен радоваться, что тебе так свезло! В моче моего папаши больше благородства, чем в тебе. – Беллоу вынул из кармана опасную бритву и открыл ее. – Сейчас зуб возьму на сувенир, и мы покинем этот плавучий отстойник.
Миновала полночь, когда ушли последние зеваки и смотритель, которого звали Зейнс, поднялся на борт и нагнулся втянуть сходни. На сходнях сидел кот. Драгоценные камни в его ошейнике сверкали в ночи. Кот был черный, с белой манишкой и белым подбородком. Он сидел аккуратно и выжидал.
Зейнс уважал старую религию. Он снял фуражку и отступил в сторону.
– Будь благословен, друг.
Кот взбежал на борт, не удостоив Зейнса взглядом, пересек палубу и исчез за дверью рубки.
Сторож спустился в трюм и нашел кота на Йовене: пушистый визитер уселся на сухом островке груди мертвеца, впившись в бескровную кожу когтями. Пристально глядя в лицо трупа, кот ровно мурчал.
Зейнс, прижимая фуражку к груди, подобрался ближе, машинально бормоча ежедневную молитву:
– Благослови меня, друг, и взгляни на меня благосклонно, и укажи мне путь…
Смотритель понимал, что присутствует при свершении чуда.
Кот, мурча, с усилием терся лбом о грудь Йовена, словно бодая его. Река ровно шептала что-то снаружи, поглаживая ребра судна. Ледяные глыбы в ванне с покойником звякали о цинковые стенки.
Спустя некоторое время кот словно бы унялся. Он перестал тереться, зевнул, потянулся и соскочил с груди Йовена на пол.
Не обращая