Чёрный монах. Вячеслав Гришанов

      Так думал «старец» наш, Григорий,

      Природы тайной ученик

      И муж язвительных историй,

      Тех, от которых стал велик!

      Но то в годах ещё прибудет,

      Ну а пока не жалко слов,

      Пусть каждый нынче в меру судит

      О тех, кто плох или хорош.

      На то и есть забавы света,

      Желанья, разные мечты.

      И тут подчас не дашь совета,

      Не смоешь грязные следы.

      Не описать всё то словами,

      Как не объять простора даль…

      Таких, как Гришка, ждут веками,

      Ведь то юродство всюду жаль.

      Пусть вас, читатель, не смущает

      Моей свободы мирный круг.

      Забавно то, что мир узнает

      Про жизнь Распутина, досуг…

      Кто знает, стал ли он фигурой,

      Уничижающей царя,

      Иль суждено ему фортуной

      Играть роль божьего отца?

      Всё то лишь, господа, веленье,

      Как высшей истины оплот,

      Да церкви русской повеленье,

      Чтоб чтить в молитвах царский род.

      Узнать про многое мы сможем,

      Пусть всем приятна будет речь…

      В нарядах слов, забав поможем

      Все ваши мысли, ум увлечь.

      «Не ждём от жизни мы иного», —

      Внушал наставник Феофан[2],

      Представив «старца» как святого,

      Чем славу в свете закреплял.

      Давая повод для суждений,

      Вражды и ненависти слуг,

      Чтоб излечить царя от мнений

      Святых невежд и прочих пут.

      Не утомлённый в днях трудами,

      Имея сказочный успех,

      Распутин славился делами,

      На протяженье многих лет.

      Вся жизнь казалась красотою,

      Ему был радостен досуг

      Поскольку царскою рукою

      Он расширял знакомых круг.

      Народ во многом сомневался,

      На жизнь Распутина глядя,

      Но за величье – восхищался!

      Чтоб жить в согласии, любя.

      Простая речь и нрав суровый,

      Высокий рост и ширь бровей,

      Всё то являло облик новый

      Глазами страждущих людей.

      Звучал и гимн церковной власти,

      Являя миру новый свет,

      Гремя хвалой, природной страстью,

      Чтоб царь не знал тревог и бед.

      Все ждали чуда и блаженства,

      Чтоб избежать раздоров, смут

      И в тайной страсти совершенства,

      Где верно любят, а не врут.

      Нет ничего, что б говорило

      О той любви, счастливых днях.

      Везде крамола, угнетенье,

      Неправосудие и страх;

      К тому же бедность, неустройство,

      Разврат во власти без надежд

      И то безгрешное спокойство,

      Что