Анна Каренина. Лев Толстой
делается путь все ýже и ýже и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она и светлая и прекрасная… Кто не прошел через это?
Кити молча улыбалась. «Но как же она прошла через это? Как бы я желала знать весь ее роман», – подумала Кити, вспоминая непоэтическую наружность Алексея Александровича, ее мужа.
– Я знаю кое-что. Стива мне говорил, и поздравляю вас, он мне очень нравится, – продолжала Анна, – я встретила Вронского на железной дороге.
– Ах, он был там? – спросила Кити, покраснев. – Что же Стива сказал вам?
– Стива мне все разболтал. И я очень была бы рада. Я ехала вчера с матерью Вронского, – продолжала она, – и мать, не умолкая, говорила мне про него; это ее любимец; я знаю, как матери пристрастны, но….
– Что ж мать рассказывала вам?
– Ах, много! И я знаю, что он ее любимец, но все-таки видно, что это рыцарь… Ну, например, она рассказывала, что он хотел отдать все состояние брату, что он в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из воды. Словом, герой, – сказала Анна, улыбаясь и вспоминая про эти двести рублей, которые он дал на станции.
Но она не рассказала про эти двести рублей. Почему-то ей неприятно было вспоминать об этом. Она чувствовала, что в этом было что-то касающееся до нее и такое, чего не должно было быть.
– Она очень просила меня поехать к ней, – продолжала Анна, – и я рада повидать старушку и завтра поеду к ней. Однако, слава Богу, Стива долго остается у Долли в кабинете, – прибавила Анна, переменяя разговор и вставая, как показалось Кити, чем-то недовольная.
– Нет, я прежде! нет, я! – кричали дети, окончив чай и выбегая к тете Анне.
– Все вместе! – сказала Анна и, смеясь, побежала им навстречу и обняла и повалила всю эту кучу копошащихся и визжащих от восторга детей.
XXI
К чаю больших Долли вышла из своей комнаты. Степан Аркадьич не выходил. Он, должно быть, вышел из комнаты жены задним ходом.
– Я боюсь, что тебе холодно будет наверху, – заметила Долли, обращаясь к Анне, – мне хочется перевести тебя вниз, и мы ближе будем.
– Ах, уж, пожалуйста, обо мне не заботьтесь, – отвечала Анна, вглядываясь в лицо Долли и стараясь понять, было или не было примирения.
– Тебе светло будет здесь, – отвечала невестка.
– Я тебе говорю, что я сплю везде и всегда как сурок.
– Об чем это? – сказал Степан Аркадьич, выходя из кабинета и обращаясь к жене.
По тону его и Кити и Анна сейчас поняли, что примирение состоялось.
– Я Анну хочу перевести вниз, но надо гардины перевесить. Никто не сумеет сделать, надо самой, – отвечала Долли, обращаясь к нему.
«Бог знает, вполне ли помирились?» – подумала Анна, услышав ее тон, холодный и спокойный.
– Ах, полно, Долли, все делать трудности, – сказал муж. – Ну, хочешь, я все сделаю…
«Да, должно быть, помирились», – подумала Анна.
– Знаю, как ты все сделаешь, – отвечала Долли, – скажешь Матвею сделать то, чего нельзя сделать, сам уедешь, а он все перепутает, – и привычная насмешливая улыбка морщила концы губ Долли, когда