Нация. Грехопадение. Том второй. Вячеслав Гришанов
в «клетку», обнесённую колючей проволокой в пять рядов. Я не хочу жить на пределе своих возможностей, чтобы только следовать незыблемости обыденной жизни. Сидеть за колючей проволокой – это не моя стихия. Да и о дочери надо подумать. Да, сегодня ей стало значительно лучше, но завтра, при такой экологии, мы не знаем, как будут разворачиваться события. Пойми, я не стремлюсь к чему-то невозможному, но жить здесь я не хочу.
И такие речи – откровения между супругами были не впервой.
Егор терпеливо выслушивал жену, во многом её понимая.
– Ну хорошо, хорошо, что ты предлагаешь?
– Я не знаю, но Сибирь – это не моё, понимаешь…
– Понимаю, но у нас здесь работа, квартира; неужели ты думаешь, что мы способны ещё раз всё бросить и уехать непонятно куда?
– Я ничего не думаю, просто я устала от всего этого.
– От чего – «от всего этого?». У нас, слава богу, всё есть! Ты посмотри, что делается в Красноярске: шаром покати, я не знаю – как они вообще там выживают? Мало того, что дышать нечем, так ещё магазины пустые – кроме хлеба, ничего нет, да и тот есть нельзя.
– Вот только не говори мне ничего про Красноярск. Если они так живут, значит, им нравится так жить в этой грязи, в этой копоти.
– Я сказал это для сравнения, не более.
– Ладно, давай оставим этот бессмысленный разговор. Я устала. И вообще я хочу спать. Спокойной ночи.
Наталья встала из-за стола и вышла с кухни.
– Спокойной ночи, – проговорил Егор, задумчиво посмотрев ей вслед.
Когда Егор остался один, ему не хотелось ни о чём думать, тем более о разговоре, что закончился как-то странно. Но с другой стороны, ему хотелось расставить все точки над «и», чтобы причины непонимания не терялись где-то в тумане семейных пересудов: сегодня одно, завтра другое, а потом так рванёт, что мало не покажется. Он мысленно возвращался к их разговору, что состоялся минуту назад, анализируя, не допустил ли он какой-нибудь ошибки в их общении. «Спонтанные разговоры, – подумал он, – всегда опасны, так как вносят сумятицу и портят отношения. Начиная их, мы думаем, что найдём отдушину, а получается всё наоборот: “ныряя” всё глубже и глубже в разговорах, мы думаем, что найдём драгоценный камень, а в итоге, кроме ила и мутной воды, ничего не имеем. Иногда всё же полезно придерживаться безмолвия, во всяком случае оно исключает следы противостояний – как первая любовь. К тому же от него не услышишь эгоистических помыслов, ибо оно возвышенно и многозначительно. Ладно, что говорить – время покажет, что и как».
Вспомнил Егор и разговор с Коноваленко. Правда, он не знал, как отнестись ко всему тому, о чём они говорили. Слишком уж всё было сложно и непонятно. «А с другой стороны, – подумал он, – всё, о чём говорил Александр, имело место в нашей повседневной жизни, он ведь не открывал никакой Америки, люди веками хоронили людей. И не просто хоронили, погребение человека – это всегда обряд, который обладает очень