Смерть им к лицу. Питер Свонсон
рот и снова почесал ногу с внутренней стороны. Я осталась в воде и стала кружиться, чтобы не смотреть на него.
– Офелия, – произнес он, обращаясь к самому себе. – Понятно. Еще пива.
Когда он ушел, я вылезла из бассейна, понимая, что больше мне не плавать этим летом, и ненавидя Чета за то, что он испоганил мой тайный пруд. Я завернулась в большое пляжное полотенце, которое захватила с собой, и побежала в ванную на втором этаже, ближайшую к моей комнате. Сердце заныло от боли, словно гнев внутри меня превратился в шар, который медленно раздувается, но никогда не лопнет. Я включила воду, залезла в душ и несколько раз выкрикнула самые отвратительные слова, какие знала. Я кричала, потому что меня душила злость, а еще потому, что хотела удержать слезы. Не помогло. Я опустилась на кафельный пол и рыдала, пока горло не заболело. Я думала о Чете – о том, как мерзко он смотрел на меня, а еще думала о родителях. Зачем они приглашают в дом незнакомцев? Почему их интересуют только сексуальные маньяки? После душа я пошла в спальню и стала рассматривать себя голую в большом зеркале на дверце шкафа. Я знала о сексе почти всю свою жизнь. Одно из моих первых воспоминаний – как мои родители занимаются этим под большим полотенцем на песчаном пляже во время отпуска. Я была в двух шагах от них, копалась в песке пластмассовым совком. Помню, в моей бутылочке был теплый яблочный сок.
Я повернулась и осмотрела себя со всех сторон, с отвращением взглянув на рыжий пушок между ног. Хоть грудь еле заметна, в отличие от моей подруги Джины, которая жила неподалеку. Я выпрямила плечи, и моя грудь стала абсолютно плоской. Если прикрыть рукой промежность, я выгляжу так, как в десять лет. Стройная, рыжая, с веснушками, из-за которых мои руки и шея казались темнее.
Я надела джинсы и футболку, хотя вечер был еще жаркий, и спустилась вниз, чтобы приготовить себе сэндвич с арахисовым маслом.
В бассейне я больше не плавала. Не знаю, искал меня Чет там или нет. Иногда я видела его на ступеньках квартиры над маминой мастерской, он курил сигарету и смотрел в сторону дома. А иногда он заходил к нам на кухню, говорил с мамой, обычно об искусстве. Его взгляд падал на меня, затем ускользал и снова возвращался.
Тем летом отец уехал недели на три. Сразу после того, как к нему приехали друзья из Англии, среди которых была молодая поэтесса по имени Роуз. Он представил нас: «Роуз, это Лили. Лили, это Роуз. Не соперничайте. Вы обе – прекрасные цветки». Роуз, худощавая, с большой грудью, пахла сигаретами с ароматом гвоздики. Пожимая мне руку, она уставилась на мою макушку. Я беспокоилась, что после отъезда отца Чет будет чаще появляться в доме. Но вместо него возник другой мужчина, с русским именем. Он нравился мне – исключительно потому, что у него была чудесная собачонка по кличке Горький. Мы не держали животных в доме с тех пор, как три месяца назад умерла моя кошка Бесс. Пока русский был в доме, Чет не появлялся, и мне стало спокойно. Но однажды поздним субботним вечером Чет зашел ко мне в спальню.
Я знала, что это суббота, потому