Охотники за камнями. Дорога в недра. Николай Иванович Наковник
сказал, что очень доволен инженером-географом, т. е. мной. Почему он так назвал меня – не объяснил, но мне это польстило.
Начальник высадился в Омске, так как в Павлодар поедет пароходом по Иртышу. Оттуда будем снаряжаться в степь. Меня же направили в Семипалатинск за недостающими листами двухверстной карты, так что я поехал дальше.
Вот я и в Семипалатинске – впервые в настоящей Азии! За рекой – Киргизская степь и на горизонте – синие вершины далеких гор.
Остановился над Иртышом у мещанина-огородника, который, приняв меня за представителя центральной военной власти, стал жаловаться на прижимки со стороны «националов», как он называл казахов – хозяев края.
Город похож на огромную сибирскую деревню с той лишь разницей, что на улице скорее встретишь козу и верблюда, нежели корову и свинью. Широкие немощеные улицы, обставленные саманными и деревянными домами, редкие прохожие, казахи в малахаях, песок, в котором вязнут ноги, и пыль, пыль и пыль… Проходя через базар, увидел «шалманы»4 с кумысом и, так как было очень жарко, зашел попробовать напиток, о котором шла такая слава.
Когда юркий купец-татарин подал мне расписную фарфоровую чашку (кисе по-местному) объемом больше, чем пол-литра, я было запротестовал, что это очень много.
– Это же совершеннейший пустяк! – возразил с обворожительной улыбкой купец-татарин. – Сразу видно, что товарищ командир из центра! Полюбуйтесь-ка на этих почтенных молодцов!
Я оглянулся и увидел на полу за низким круглым столиком четырех стариков-казахов в огромных малахаях, начинавших новую бутыль; три порожних четверти стояли рядом.
Я приободрился и, хотя принялся за кумыс с брезгливой осторожностью, все же выпил кисе до дна, правда, с передышками. Напиток оказался холодным, приятным, кислым и чуть хмельным. Мне стало сразу веселее.
В «шалмане» было вообще не скучно. За другим столиком налево расположилась еще четверка не то татар, не то казахов в европейском платье. На полу стояли порожние бутыли, а на столе красовалась деревянная золотистая лакированная миска обглоданных костей. В стороне, откинувшись к прилавку, сидел на корточках старик и, закрыв глаза от наслаждения, вытягивал высоким голосом восточную мелодию, дергая за струны домбры.
На стенке (напротив входа висел) портрет Ленина на середине большого пестрого ковра.
Мозолили глаза два белых плаката. На одном стояла надпись, выведенная кривыми буквами: «кредета нет», подкрепленная тремя восклицательными знаками, а на другом – надпись по-казахски, но без восклицаний.
Потом я убедился, что такие плакаты украшали все «шалманы», куда я заходил. К удивлению своему я заметил, что почти везде купцы отпускали «в кредет», но, по-видимому, надежным кредиторам, так что надпись вывешивалась скорее для пущей важности, в качестве патента на солидность предприятия.
Приехал в Павлодар, спустившись пароходом
«Шалман» – распространенное во время нэпа название кабаков и пивных низшего разряда.