У Лукоморья. Валентина Горак
качает.
«Эх, коровка-коровка, у меня-то жизнь не лучше твоей» – вдруг сказалось кем-то, прямо там, внутри Нюты. Душа, что ли заговорила?
«Что-о-о? Жизнь… не лучше коровьей?» – Нюта вздрогнула от неожиданности такой мысли души и – выскочила в реальность.
Проснулась что ли? Нет, не совсем. Но почувствовала себя лежащей на диване. Телевизор всё ещё пел, музыка непрерываемым фоном звучала, счастливый смех новогодних артистов отдавался уже в мозгах.
Время около пяти, рано, но Нюта проснулась. Мысль эта дурацкая: сравнение с судьбой коровы. Нет, это слишком. На самом деле у неё всё хорошо, даже отлично: работа, муж, двое детей прекрасных. Одна вон уже, замуж выскочила, рановато, конечно, но Никита у неё не плохой и перспективный. Да, каждый год выезд на тёплые моря, с мужем и, теперь только с младшеньким. Да как она смеет, корова эта? Надо же, припёрлась, хвостом мотает.
По коридору, как зомби, чуть скособочившейся размытой тенью, прошаркал Серёжа. В холодильнике на кухне вопросительно застукало, зазвякало. Затихло. Потом забулькало в горле у Серёжи расолом, опять тренькнуло и умолкло. Зомби, вселившийся в тело её мужчины, прошаркал по коридору, чуть приостановившись в просвете двери, которая из коридора в зал, посопев и успокоившись – она на месте – утянулся окончательно на свою «зомбийскую» сторону жизни.
Серёжа у неё – таких поискать: не пьёт, не изменяет, кажется… В доме достаток – железнодорожник, заместитель начальника станции. Конечно, давно всё поутихло, они просто муж и жена. А когда-то горело. У неё, во всяком случае.
В молодости Серёжа был видный, да и сейчас ещё орёл, в армии-то служил в ВДВ, а это накладывает отпечаток. Один только день второго августа чего стоит: тельняшка, голубой берет и напиться в зюзьку, и хорошо, если ничего не натворят, эти «боевые братья». Даром что за сорок, Серёжа старше Нюты на четыре года и при солидной должности.
Но пожар затих, ветер развеял пепел разочарований, и оголились чёрные от копоти, тяжёлые камни ревности. Почему, ну почему люди начинают ревновать, когда любовь проходит? Зачем им это, теперь, когда ничего уже нет.
– Ну-ка, иди отсюда, иди-иди! Это она корове говорит. Корову, конечно тоже никто не видит из гостей её великолепных, но, кто его знает точно, может кто и видит, на всякий случай пусть исчезает, как и появилась.
Мать про неё рассказывала, про корову, как она её домой пригоняла с выпаса, так это, кажется называлось. У них тогда была улица крайняя, дальше только болото, за ним и вокруг него лужок, а ещё дальше речка. У них пастух в тот год непутный был, и вот, когда он стадо с утра не собирает, хозяйки коровок своих отпускают в вольную, на лужок этот самый, а вечерком собирают.
И вот однажды мать матери, то есть бабушка Нютина, матери и велела пригнать Зорьку домой. Это мать всё рассказывала. Выломала она хворостину у забора и пошла. А ей лет пять-шесть. Нашла Зорьку, ну, то есть вот эту самую, стоит перед ней и боится.