В тени королевы. Элизабет Фримантл
Магдален и со вздохом начинает затягивать на мне шнуровку.
Эта свадьба оплачена жизнью моей сестры; так решила королева. С тех пор, как убили Джейн, прошло сто шестьдесят четыре дня – каждый день я отмечаю в молитвеннике; но боль не уходит и, наверное, не уйдет никогда. Сама себе я напоминаю дерево в нашем брэдгейтском парке, в которое ударила молния – пустое и черное, выжженное изнутри.
Ненавидеть королеву – грех, измена. Только я не могу задавить эту клокочущую во мне ненависть. Что сказала бы Джейн? «Никому не позволяй догадаться, что ты чувствуешь».
– Ну вот, – говорит Магдален и отворачивается. – Готово.
Шнуровку она затянула так туго, что я напоминаю себе голубя, готового к жарке, фаршированного и зашитого ниткой.
– А Елизавета будет на свадьбе? – спрашивает кузина Маргарет.
– Нет, конечно, – отвечает Магдален. – Она сидит взаперти в Вудстоке.
– Бедняжка! – говорит Джейн Дормер, и наступает тяжелое молчание. Может быть, все вспоминают мою сестру Джейн и думают о том, что случается с девушками, стоящими слишком близко к трону. Раньше портрет Елизаветы висел в длинной галерее в Уайтхолле; теперь его сняли, и на этом месте темное пятно.
Мне не дает покоя мысль, что еще одна девушка, стоящая слишком близко к трону, – моя сестра Кэтрин.
– Мне рассказывали, – шепчет Магдален, – Елизавету даже в сад погулять не выпускают без охраны!
– Хватит болтовни! – обрывает ее мистрис Пойнтц. – Где твоя сестра?
– Кэтрин? – переспрашиваю я, не совсем понимая, к кому она обращается – в этой комнате полно сестер.
– А что, разве у тебя есть… – Тут она осекается и умолкает. Должно быть, вспомнила, что у меня была еще одна сестра.
Лицо мистрис Пойнтц смягчается; она даже улыбается мне и, ласково погладив по плечу, говорит певуче, словно обращается к младенцу:
– Это платье отлично сшито, Мэри. Как хорошо на тебе сидит!
Я чувствую ее отвращение – и в притворной улыбке, и в том, как, коснувшись меня, она тут же украдкой вытирает руку о свои юбки, словно испачкавшись. Я молчу, и она посылает Джейн Дормер разыскать Кэтрин, которая, как на грех, снова куда-то запропастилась.
В груде вещей Кэтрин лежит греческий Новый Завет сестры Джейн. Как только меня оставляют в покое, я ухожу с книгой в коридор, открываю первую страницу и читаю письмо, написанное на форзаце. Нет, скорее, вглядываюсь в изящный почерк Джейн. Читать нет нужды – каждое слово этого письма навсегда в моем сердце.
Милая сестра, в этой книге закон нашего Господа. Здесь его завет и завещание, оставленное нам, скверным и грешным, чтобы вести нас по пути вечного блаженства. Читай ее со вниманием, и она приведет тебя к жизни бессмертной и бесконечной. Эта книга расскажет тебе, как жить, и научит умирать.
Так и не понимаю, почему мне она не написала ни слова. Зачем было оставлять Кэтрин письмо с пожеланием прочесть Завет – ведь всем известно, что она едва понимает по-гречески? Этот язык знаю я; это я день за днем слушала,