Обманы восприятия. О. Вольфсон
же в этой Черниковке деградируешь.
– А ты уже месяц важничаешь, что была у этих фашистов, а они, между прочим, агрессоры, они на нас без объявления войны напали, – ехидничал внук словами из учебника по истории. Но бабушка не обиделась. Наоборот, задумалась и мягко заговорила:
– У матери Вити Незнамова первый муж был художником, и неплохим, стоит отметить. Я делала ему персональную выставку. Критики его уничтожили, статейку настрочили подленькую – «Непризнанный пародист прерафаэлитов». В его полотнах были зашифрованные послания. И мне кажется, я разгадала одно такое в картине «Двойной портрет».
– А ту, которая Витьку пугала, ее тоже выставляли? – спросил Максим зло. – Эх, не успели мы ее спалить на кладбище! Если у этого художника все такие стремные картины, то так ему и надо! Я бы его верняк застебал!
– Черниковка дурно влияет на твое развитие. Опять ходил на Курочкину гору? Там люди пропадают. Шугуровка не замерзает, не вздумай даже смотреть в ту сторону. Столько бед от твоего неправильного любопытства. Зачем пошли в туннель? Если бы не Глеб, не было бы у меня такого дуралея-внука, – сказала она тепло.
– Пипец бы нам с Витькой был, – согласился Максим.
Нина Павлова недовольно сморщилась от грубого подросткового сленга. В ее холеных пальцах мелькнуло что-то ярко-желтое. И только она сдвинула очки со лба на нос, зазвонил телефон. Нина Павловна, еще крепкая, подвижная, легко вскочив с кресла, отбросила журнал. Любознательный внук тут же схватил его и увидел оголенную женщину. Она была великолепна, особенно ее груди – вздернутые, округлые, с острыми сосочками. Внезапно зеленые глаза нагой ярко вспыхнули. «Это же мать Витьки!» – хотел крикнуть он. Но Нина Павловна, вырвав непотребное для детских глаз художество, театрально спросила:
– Когда же вырубят трухлявые деревья? От татарского клена и тополей один мусор. Нужно освободить наш сквер. В конце концов! Их мрачный вид приводит меня в уныние или, как вы там теперь выражаетесь, депрессняк? Да и опасно. Вчера снега навалило – дуб обломался. Кряхтел, кряхтел и двух веток лишился. Пора, они свое отжили, – грустно пожелала она, убирая развратный журнал в комод.
– Не ворчи, превратишься в старую каргу, – предупредил вредный подросток.
Но у Нины Павловны созрел свой план разговора.
– Ты пишешь Вите письма? Помнится, он марки собирал? Нужно писать и навестить необходимо! – приказала она и полезла в шкаф за платьем.
Внук, сообразив, что избежать выставки зашифрованных «прерафаэлитов» не получится, обреченно смотрел в окно. На хоккейной площадке друзья стучали об лед клюшками.
– А ты знаешь, что у Вити могли быть сестры? – спросила Нина Павловна, или, как любил ее называть внук, Нинель. – Старшей бы сейчас исполнилось, если не ошибусь, семнадцать лет.
И Максимка вспомнил, как однажды мерзкая продавщица рыбного ларька грязным пальцем с кривым черным ногтем провела по Витиному подбородку и гнусно заявила: «Тебе мама говорила, что у твоих сестренок кресты