Будь моей. Книга 2. Мария Летова
случае… везде с собой берешь себя.
Он переваривает мои слова, глядя в собственную кофейную чашку. Качает головой, кивая, будто понимает, о чем я.
Общаться вот так – спокойно – для нас непривычно. Я много чего вытворял в юности, а он… всегда закрывал глаза и давал денег. Наверное, именно это и бесило меня больше любых пиздюлей, которые мог бы от него получить. Скорее всего, он не хотел усугублять и без того сложную ситуацию между нами, я же считал, что ему просто было не до меня.
Он спас больше детей, чем вмещает один средний детский сад. Закрывался в операционной и оперировал с утра до ночи, оставляя меня сначала на попечение бабушки, своей матери, которой, в силу возраста, было тяжело справляться с бунтующим подростком, а потом… потом я был предоставлен сам себе, но насаженные с детства принципы не давали творить что-то действительно необратимое вроде тяжелой наркоты.
Если это была его попытка справиться с нашей семейной драмой и потерей младшего сына, я его не виню.
Просто сам не знаю, чего от него жду. Слов «прости меня»?
Наверное, нет.
В какой-то момент эти слова перестали быть мне нужны, но за этим моментом я гнался очень долго.
Мне было десять, когда мой пятилетний брат пропал без вести на крытом центральном рынке, пока мать выбирала овощи, а мы болтались рядом и, кажется, играли в прятки. В такой же летний день, как сейчас, но тот день я почти не помню. Какие-то пестрые картинки без единого целого. Я забыл тот день, единственное, что от него осталось, – тупая пожизненная боль в груди от осознания, что пропавший без вести человек совсем не равно мертвый человек. Именно это не дает покоя, наверное, не мне одному, но я научился с этой правдой жить. Она со мной навсегда. Глядя на отца сейчас, я понимаю, что он научился этому гораздо раньше меня и у него были свои методы, о которых я ничего не знаю и вряд ли хочу узнать.
В нашей истории каждый сам за себя. Точно так же, как и моя мать. Глушить свою правду она отправилась на другой континент в тот год, когда стало понятно, что в семье нас навсегда останется трое. Мне было одиннадцать. Теперь у нее другая семья, двое детей и муж-американец. Ее я тоже не виню. Мне просто на нее плевать, самое дерьмовое в моем отношении к ней то, что осознание – болезненная штука.
– Ты насовсем? – спрашивает меня.
– Нет.
Я не знал, надолго ли сюда еду, но в любом случае теперь не сомневаюсь, что задержусь.
Отец опять кивает и проводит ладонью по лицу.
Прочистив горло, доводит до меня информацию, которой я и так уже владею:
– Я снова женился. Вот так… в шестьдесят лет…
– Поздравляю, – говорю искренне.
Он поджимает губы, хмурит брови и считает нужным объяснить:
– Мы ровесники. Ольга коллега. Хирург, очень хороший. Так вышло, что мы решили жить вместе… уже два года живем. У нее дети, сын – на год тебя моложе, и дочь… студентка… Все медики.
– Не то что я, – кривовато улыбаюсь.
– Я твой выбор уважаю, – говорит слишком громко. – Ты отличный специалист в своей… области.
Снова