Здравствуйте, люди. Андрей Хорошавин
И всё потому, что сегодня ночью ему приснилась Маринка. Маринка Гаврикова – чистюля и отличница, с которой они вот уже пять лет учились в одном классе, и на которую он не обращал особого внимания до самого сегодняшнего утра.
Он лежал, заложив руки под голову, смотрел в белёный потолок и прислушивался к тому, что происходило внутри. А внутри, в самой середине груди, всё раздувался и раздувался горячий воздушный шар. От него разливалось тепло, и тело становилось лёгким как перо, готовое взлететь при малейшем дуновении.
Перед глазами плясали два пышных хвоста, всегда пахнущих чем-то приятным, и опускающихся до самых Маринкиных плеч. Золотистые и блестящие, аккуратно перетянутые двумя белыми капроновыми бантами, они плавно покачивались, касаясь её, чуть оттопыренных, просвечивающихся на солнце ушей. Они падали на её локти, когда она, склонившись над тетрадкой, старательно выводила авторучкой большие круглые буквы. Они порхали как две большие бабочки, когда на уроке физкультуры Маринка неслась по беговой дорожке стадиона раскрасневшаяся, с каплями пота на лбу, со сверкающими глазами, хрупкая и обтянутая спортивной формой.
Шар в груди раздулся до гигантских размеров и Витя тяжело вздохнул. Ему захотелось прикоснуться щекой к Маринкиным хвостам и вдохнуть их запах.
В комнату заглянула мама:
– Не спишь?
– Мам?! – Витя посмотрел ей прямо в глаза. – Можно я сегодня в школу не пойду?
– С чего это? Ты не заболел, сокол?! То-то я слышу – всё утро вздыхаешь. – Мама присела на край кровати и торопливо приложила тёплые губы к Витиному лбу. – Температуры вроде нет.
– Да я не болею!
– Опять с Гошкой подрались?!
– Да не дрались мы с Гошкой! Просто… ну, можно не ходить сегодня?
Мама внимательно осмотрела Витины глаза, ощупала горло. Зачем то пробежалась пальцами по его волосам.
– Что с тобой, сынок?
– Да так… – Витя опять вздохнул, перевернулся на живот и, подперев подбородок кулаком, уставился в окно. – Нужно!
За окошком ярко светило весеннее солнце, шелестела трава, и звонко чирикали воробьи. Через открытую форточку комнату наполнял густой запах распустившихся за ночь черёмух. Тёплый ветерок покачивал край белой тюли. Мама смотрела на стриженый затылок сына и тревога на её лице постепенно сменялась доброй теплой улыбкой.
Неоконченный портрет
– Агха-а!! – Дворничиха Баба Маша неслась, как в последнюю атаку. – Вы шо это тута гхадите? А?!
Двое подростков, мальчик и девочка сидели на корточках, лицом друг к другу, улыбались и рисовали мелками на асфальте.
«Не убегают!» – Думала Баба Маша. – «Совсем наглость потеряли!»
– Я кому гховорю? А?! А, ну!! – Баба Маша взмахнула метлой.
Дети встали. Их взгляды стали серьёзными. Они вскинули подбородки, сощурили глаза и поджали губы.
– Вы шо гхадите, я спрашиваю, тута!? Это вот шо? – Баба Маша ткнула метлой в лицо женщины, нарисованное на асфальте.
Голову женщины покрывала вуаль. Из-под вуали тонкими вьющимися нитями опускались волосы. Отдавало средневековьем.