Мастеровой. Революция. Анатолий Дроздов
рейхсвером.
Зато в этой дыре никто не станет искать князя Юсупова-Кошкина, если вдруг возникнет подозрение, что он выжил.
К обстановке он привык в какой-то мере. Но одновременно надоело ему здесь смертельно. Нищета, грязь, всеобщее уныние. Первый жуткий приступ тоски пришелся на Рождество. Если сравнивать с Россией, немцы просто зажимают праздник! Все бы отдал, чтобы перенестись из приморской прокопченной сырости в Тулу, на морозный воздух. И, надев костюм Деда Мороза, войти в дом к заводским друзьям, баловать их детей подарками…
Потом хандра повторялась с завидной регулярностью. Например, сегодня. Когда протрезвел, в памяти всплыл совершенно другой ресторан, а не пошлая припортовая забегаловка. Тот был лучшим в Туле. Именно туда он и привел Соколову, подготовившись при ее содействии к экзаменам за курс реального училища и сдав их с первой же попытки. Говорил: «Я хочу отблагодарить вас, сударыня». На самом деле желал большего. В ресторане спел для нее романс «Напрасные слова», начинающийся с гениального: «Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала…». Закончив, увидал отражение ее чувств в прекрасных синих глазах и понял – у него все же есть шанс!
Этот шанс украли. Когда Федор избавил Юлию от похотливого княжеского сынка, мог бы объясниться, но гордость не позволила. И Юля наверняка желала, только стыд мешал.
Одно осталось после их общения – приличный письменный русский. Когда в Гамбурге окончательно прошли последствия контузии, приналег на немецкий. Слушал, повторял за заводскими. И его язык стал практически неотличим от говора городских пролетариев. Пожалуй, звучал даже лучше, чем у Отто с его неистребимым восточно-прусским акцентом.
Но вот в деле коммунистической революции в Германии не удалось продвинуться ни на шаг.
Задержка с получением подданства вынудила избегать стачек и других форм протеста. Иначе получил бы пинок под зад. Возвращение в Россию – далеко не худший вариант, и на первый взгляд – вполне достойный. Восстал из мертвых, получил все причитающееся князю Юсупову-Кошкину… И вновь оказался бы под прицелом кайзеровских агентов. А окружать себя кольцом охраны вроде казачьей пластунской сотни Федор не хотел. Пусть не каждую ночь, но приходили во снах станичники, доверившиеся ему и погибшие под Ригой. Не попрекали ни единым словом, только вопрошали: а не зря ли принесена их жертва, и что сделал спасшийся Осененный для победы над врагом? Чтоб Вильгельм крепко сел на задницу и более не имел сил подняться на ноги, сукин он сын.
Сбежать в Россию или вообще подальше от событий – в какую-нибудь Южную Африку, например, означает трусость перед павшими товарищами: я устал от борьбы и устраняюсь. Не вариант и привлечение частной армии для охраны. По обладателю Зеркального Щита грохнут от души – так, что окружающих размажет по стенам тонким слоем… Хватит убитых ради сохранения