.
чего… глядишь так?
Зоряна усмехнулась, вылила оставшуюся воду, подала убрус, взгляд не прятала. Студенец словно впервые увидел натянутую на груди сорочку, сочные, что спелое вишенье, губы.
– Солнце сядет, стемняется, выходи. Пойдём в поля.
Обтёршись, Студенец отдал убрус, глянул в глаза, молвил с замиранием:
– Торчину тяжело ходить, видит едва. Под руки вести придётся.
Зоряна едва не расхохоталась.
– Вдвоём пойдём. Траву особую покажу, при месяце собирают.
– Ладно. Торчину всё ж скажу, может, тоже соберётся.
– О-о! Не говори ничего Торчину. Стемняется – и выходи.
Сияние молодого месяца мягко ложилось на вершинки копёшек. Сами копёшки чернели кучами. Миновали одну, другую. Зоряна остановилась, велела:
– Сними снопы, сложи на землю.
Студенца охватило нетерпение, накалывая в темноте руки, снял снопы. Зоряна набросила ряднушку, спустила с бёдер понёву. Горячие руки повлекли Студенца.
– Иди же, иди, любый мой. Заласкаю, зацелую.
Трижды уводила Зоряна молодого волхва в поле. На вторую ночь Студенец спросил:
– Почто на поле ходим? В твоей избушке не увидит никто.
– Понести хочу. Понести хочу, потому и вожу тебя на житные копы.
С тех ночей изменился Студенец. Куда подевалась робость и смущение. Мудрый Торчин всё понимал, всё примечал и относился благосклонно к ночным отлучкам своего ученика.
Жито сжали, копы свезли на гумна. Велеса не забыли, остатние колосья связали бородкой, пивом полили. Мужики готовились к молотьбе: ладили цепы, деревянные лопаты, проверяли напоследок житные ямы, выжигали кострами притаившуюся по углам сырость. Вечерами по дворам зачастила Зоряна. Вчера рудый повой потворницы мелькал в Дубравке, сегодня в Ольшанке заглядывала в один двор, в другой. Время шло к осенним свадьбам. Семью создавать – крепко обмысливать надобно. Молодым горя мало, через костёр попрыгали, в кустах помиловались, глядишь, уж «любушкой» да «любым» друг дружку зовут. А ежели прабабка парубка, про которую он и знать не знает, родной сестрой прабабке «любушки» приходилась? Тогда как? Что за дети пойдут? – с червоточинкой. Потому не простое у Зоряны было дело – родню до пятого колена перебирать. Что ольшанцы меж собой, что дубравинцы, давно перероднились. Потому ольшанские парни искали жен в Дубравке, а дубравинские – в Ольшанке. Брали жён и из Городни, но своих дочерей и ольшанцы, и дубравинцы за городнянских отдавали редко и с большой неохотой. Боярин Брячислав мало-помалу прибирал селище к рукам, вольных смердов в сирот обращал. Кто пожелает неволи своему чаду? Зоряна и родство выясняла, заодно проведывала, согласны ли родители дочь за такого-то парня отдать. Матери тоже не теряли времени зря. Про всё надо вызнать: что за дивчина, работяща ли, покорлива, скромна ли или своенравна, сварлива, да на всякое слово огрызается. Не шутка чужого человека в семью принимать.
Пришла Зоряна и во двор