«Эх, жизнь штилем не балует!». Морские повести и рассказы. Григорий Корюкин
и будет меня сопровождать в маршрутах.
– Собака – это не кукла, она привязывается к хозяину на всю жизнь. Ты будешь готов по возвращении забрать пса к себе в дом? Жена примет, не выгонит? Не будет бедный пес потом бездомным слоняться по поселку? И наконец! Ты готов с палубы собачье дерьмо убирать?
Все посмотрели на меня, как на укротителя из цирка.
– Я готов на все! – вымолвил с готовностью я, представив Джима у себя в коммунальной квартире и как жена будет меня убивать.
– Коль пошла такая пьянка, позовите мне старпома. Пусть примет пса на довольствие. А тебя, Григорий, предупреждаю! Увижу собачьи фекалии на палубе – выброшу пса вместе с тобой за борт!
– Сан Саныч! А я плавать не умею!
– Это не мои проблемы! Собак любишь – умей плавать по-собачьи!
Прозвучала команда.
– Вахте занять свои места. Приготовиться к отходу. Отдать швартовые.
Судно задребезжало, дернулось кормой, попятилось. Заработали двигатели. Винт взлохматил прибрежную воду. И мы, ловко развернувшись, медленно пошли в сторону выхода в открытое море.
Охотское море расступилось перед нами огромной сине-зеленой вселенной, где небо и волны раскрывались перед нами изумительным и многоцветным простором.
– Сколько еще будем идти до Камчатки, Сан Саныч?
Александр Александрович Рогов – это наш кэп. Прямой, подтянутый, с волевым лбом и острыми серыми глазами, он напоминал мне морского волка Джека Лондона. Один минус – имел небольшую «трудовую мозоль» в районе живота. «Что делать, малоподвижная жизнь! Пристрастие к пиву, женщинам и рыбе сделало свое черное дело», – вздыхал он. Мы стояли в рулевой рубке и пили чай. Здесь же дежурил за штурвалом вахтенный матрос. Рядом, в штурманской, мерил циркулем карту второй помощник. Бескрайнее море, сливаясь с небом, светилось от горизонта до горизонта. Сияло так, что казалось – свершилось чудо и миром правит одна красота! И горят, и плавятся в пронзительно ярком красно-оранжевом закате чьи-то невостребованные чистые души. Наше легкое суденышко стремительно уходило на север, скользя вдоль трибуны заката в сторону Пенжинской губы. Наше судно, расцвеченное уходящим солнцем, походило на яркое летящее перо из крыла жар-птицы. Берег суши растаял в тумане, как чья-то несбывшаяся надежда.
– Красота-то какая, Господи! – воскликнул я от восторга.
– Завтра жди шторма. Будет бодать нас в левую скулу. Уж больно чуден сегодня закат.
– Ты, кэп, пессимист? Прогноз – штиль, – подал голос второй помощник, Виктор Шлага. Он, как и я, был молодым специалистом и очень гордился своим высшим мореходным образованием.
– У меня перед штормом всегда сердце ноет. Бурю чувствует. Еще ни разу не подводило. Посмотрим, студент, кто прав. Утро вечера мудренее! Чья ночью вахта? Старпома? Пусть наш Маркони запросит точный прогноз погоды.
Сан Саныч ушел к себе. А я спустился в лабораторию. Здесь кипела