Царство женщин. Казимир Валишевский
принимавшая никакого участия в браке дочери Меншикова Пруссия скоро последовала примеру Австрии. Лавируя и торгуясь направо и налево, Фридрих Вильгельм незаметно увлекался в эту сторону. После смерти Петра, прусский министр в Петербурге, Мардефельд,[50] спросил, какой траур он должен носить по царю. Король отвечал: «Как по мне». И при дворе траур был тогда наложен на три месяца, когда обыкновенно его сокращали до шести недель. Даже после поездки в Ганновер, Фридрих сумел убедить Головкина, что интересы России не пострадают от этого, и начал придумывать проект присоединения ее к лиге, к которой он сам временно примкнул. Так как вопрос о Шлезвиге, по-видимому, мешал осуществлению этой комбинации, то он храбро предложил Головкину взамен Шлезвига Курляндию…
– Но ведь Курляндия не ваша, государь…
– Не все ли равно. Лишь бы ее вырвать у Польши и Саксонии!
В основании всех этих переговоров между соседями северо-западной Европы уже чувствовался польский вопрос. И таким образом, когда в июле 1726 г. Россия заставила Морица Саксонского убраться из Митавы, Фридрих Вильгельм высказал свою благодарность, и 10 (21) августа следующего года Мордефельд подписал в Петербурге конвенцию, которая, под видом возобновления древних связей с Россией, в сущности послужила началом новой политической системы.[51] Речь шла опять о Польше; державы, подписавшие трактат, обязывались поддерживать там избрание после смерти Августа II, туземного кандидата. Конвенция была закончена 12 следующего октября в Вюстергаузене австро-прусским соглашением, и таким образом оказался связанным пучок, который должен был, несмотря на различные случайные превратности и перевороты, вызвать расстройство европейского равновесия через гибель турецкого могущества и уничтожение польской самостоятельности.
Я уже имел случай высказаться о значении, даже чисто политическом, этого первого тройственного союза. Я остаюсь при своем мнении, что Россия могла отнестись к Польше иначе, чем присоединять в Польше к своим целям немецкие домогательства. Но Петр во что бы то ни стало стремился впутать свою страну в игру европейских комбинаций; он желал, чтобы его дипломатия фигурировала повсюду и отзывалась на весь европейский дипломатический перезвон континента, хотя бы ей приходилось в критические минуты опрокидывать карточный стол, толкая играющих. И в этом отношении великий человек тоже оставил наследие своим преемникам, и чтобы продолжать партию, не рискуя, у них не хватило ни высокомерной решимости, ни его смелости, ни счастья…
И однако, несмотря на их несостоятельность, Россия – этого нельзя отрицать – осталась в выигрыше, благодаря сцеплению благоприятных обстоятельств, где многие склонны увидеть или вмешательство какого-либо светлого Провидения, или какого-либо мрачного рока; но легко проследить влияние причин совершенно естественных: несомненное могущество национального инстинкта,
Густав барон фон Мардефельд служил представителем Пруссии до 1728 г., когда его преемником стал его племянник Аксель Мардефельд, остававшийся на этом посту до 1746 г.
Droysen. Geschichte der preussischen Politik.