Из пережитого. Юрий Кириллович Толстой
Берия был разоблачен и снят со всех своих постов. По-видимому, это обстоятельство Нонну отрезвило.
После этого Нонна заявила, что будет поступать на отделение русского языка и литературы филфака университета. В то время, как и сейчас, на этом отделении, которое считается престижным, был довольно большой конкурс. Как и следовало ожидать, по конкурсу она не прошла. К тому времени мы устроили Нонну к нашей знакомой, у которой она снимала часть комнаты в том же доме, где жили мы.
Провалившись на экзаменах, Нонна заявила, что обратно не поедет (Ленинград ей, видимо, понравился). Тогда моя тетя через нашу знакомую, работавшую заведующей кафедрой в Педагогическом институте им. М. Н. Покровского (был в Ленинграде такой институт), устроила Нонну на отделение французского языка и литературы. К тому времени Нонна французского языка не знала, а моя тетя в совершенстве владела им с детства. Помню, что она почти каждый день с Нонной занималась (как теперь говорят, на общественных началах), а я еще подтрунивал над ее произношением. Девочка оказалась упорной и сумела нагнать своих сокурсников.
Ввели мы Нонну в круг своих друзей, в том числе и в семью, которая в дальнейшем приняла большое участие и в ней, и в Толе (так я по старой привычке иногда называю Собчака). К Нонне я хорошо относился, считая это своим долгом по отношению к Елене Петровне, которой многим был обязан. К сожалению, эта замечательная во всех отношениях женщина вскоре умерла. Должен, однако, сказать, что ни я, ни Нонна никогда не испытывали друг к другу сердечной привязанности. У меня был в то время процесс в легком, и мне наложили пневмоторакс. К тому же я был влюблен в одну студентку химического факультета Педагогического института им. А. И. Герцена, но считал, что из-за процесса в легком не могу связывать свою жизнь с ее[17]. За Нонной ухаживал студент Института инженеров водного транспорта, некий Борис, с которым я был в самых дружеских отношениях. Куда он потом исчез – понятия не имею. Пишу об этом, так как, после того как мои отношения с Собчаком обострились, был пущен слух, будто я мщу ему за то, что он «отбил» у меня Нонну. Так вот, отбивать ее у меня ему не пришлось, поскольку ни я, ни она никогда не претендовали друг на друга.
Через несколько лет на горизонте появился Толя, с которым Нонна, кажется, была знакома еще по Узбекистану. Но где и когда они познакомились – я не знаю, да и никогда этим не интересовался[18]. Он перевелся на наш факультет из Ташкента, на второй или на третий курс. Благодаря Нонне он был принят в нашем доме, и я находился с ним в столь же дружеских отношениях, как с Борисом. Был с ним предельно откровенен и думаю, что раскрепощением своего сознания он в какой-то мере обязан и мне. Показателем доверительного отношения ко мне со стороны Собчака может служить переписанный им для меня от руки экземпляр ставшего знаменитым стихотворения «Товарищ Сталин, Вы большой ученый…». Этот экземпляр до сих пор у меня хранится и свидетельствует о том, что и в те далекие годы Собчак не был чужд вольнолюбивых умонастроений.
Теперь можно назвать ее имя – Таня (Татьяна Ильинична Абрамович, мне известна только ее девичья фамилия). С тех пор прошло свыше шестидесяти лет. Люблю свою жену, которая родила нам сына, но и Таню забыть не могу, хотя между нами ничего не было. Не знаю, как сложилась ее судьба. Дай Бог, чтобы она была жива и жизнь ей удалась. Почему пути наши разминулись? Теперь, когда моя финишная ленточка близка, скажу об этом открыто. Из-за гибели отца (а он погиб, когда мне не было и шести лет) я не получил мужского воспитания и никак не решался преодолеть Рубикон в отношениях с женщинами, которые мне нравились. Когда познакомился с Таней, этот комплекс неполноценности был развит у меня довольно сильно, хотя оснований для этого не было. А тут еще дало о себе знать обострение туберкулеза, которым я заразился от матери. Врачи поставили диагноз: инфильтрат в стадии распада. По совокупности обстоятельств я и решил, что не вправе калечить жизнь девушке, которую любил. Но и сейчас неотступно вижу ее во сне и чувствую свою вину перед ней. До сих пор вспоминаю, как неумело шнуровал ее лыжные ботинки. Да святится имя твое. Прости меня…
Об истории их знакомства я узнал много лет спустя из документального мини-детектива Людмилы Штерн «Охота за мэром Собчаком», опубликованного в мае 1993 года в выходящей в Нью-Йорке русскоязычной газете «Новое русское слово». Об этом Нонна Собчак рассказала в интервью Людмиле Штерн. Она же поведала Людмиле Штерн, как познакомила Собчака с другой Людмилой – Нарусовой, ставшей его второй женой. Сделала это Нонна, женщина умная, тактичная и порядочная (могу судить об этом, так как в то время знал ее достаточно хорошо), из добрых побуждений, желая, подключив Собчака как юриста, помочь своей тогдашней подруге Нарусовой в ее запутанных делах. В том же мини-детективе опубликовано интервью, данное Людмиле Штерн Людмилой Нарусовой.