Лирика. Афанасий Фет
отблеске родном таких очей!
Очей тех нет – и мне не страшны гробы,
Завидно мне безмолвие твое,
И, не судя ни тупости, ни злобы,
Скорей, скорей в твое небытие!
4 ноября 1878
Самой мучительной страницей в безжалостной судьбе Фета был его роман с Марией Лазич, дочерью небогатого отставного генерала Лазича. Об этом трагическом романе сам Фет рассказал в письмах к своему другу И. П. Борисову и в воспоминаниях «Ранние годы моей жизни». (В воспоминаниях поэт называет Марию Лазич Еленой Лариной.)
Надежды поэта на получение части имения от брата и сестры и выход в отставку, после чего он смог бы соединить свою судьбу с любимой девушкой, не оправдались. Вскоре Лазич погибла от загоревшегося на ней платья. Был ли это несчастный случай или замаскированное самоубийство? Как бы то ни было, история с Марией Лазич не столько подтверждает легенду о черствости и корыстности Фета, сколько говорит о трагической судьбе, превратившей его на 31 году жизни в человека, вынужденного проститься с самым дорогим в своей душе: «Идеальный мир мой разрушен давно…»
Мотив огня, метафорический пожар в стихотворениях Фета… Не связан ли он со жгучими воспоминаниями о реальном огне, в котором сгорела его возлюбленная?
Е. Полтавец .
<<…>> Казалось, достаточно было бы безмолвно принести на трезвый алтарь жизни самые задушевные стремления и чувства. Оказалось на деле, что этот горький кубок был недостаточно отравлен.
Вскорости по возвращении в Крылов я выпросился на несколько дней в Березовку, и в самый день приезда моего к Бржесским появился Михаил Ильич Петкович и, здороваясь со мною, воскликнул:
– А Лена-то!
– Что? Что? – с испугом спросил я.
– Как! – воскликнул он, дико смотря мне в глаза. – Вы ничего не знаете?
И видя мое коснеющее недоумение, прибавил:
– Да ведь ее уже нет! Она умерла! И, Боже мой, как ужасно!
Когда мы оба немного пришли в себя, он рассказал следующее:
«Гостила она у нас, но так как ко времени сенной и хлебной уборки старый генерал посылал всех дворовых людей, в том числе и кучера, в поле, то прислал за нею карету перед покосом. Пришлось снова биться над уроками упрямой сестры, после которых наставница ложилась на диван с французским романом и папироской, в уверенности, что строгий отец, строго запрещавший дочерям куренье, не войдет.
Так в последний раз легла она в белом кисейном платье и, закурив папироску, бросила, сосредоточивая внимание на книге, на пол спичку, которую считала потухшей. Но спичка, продолжавшая гореть, зажгла спустившееся на пол платье, и девушка только тогда заметила, что горит, когда вся правая сторона была в огне. Растерявшись при совершенном безлюдьи, за исключением беспомощной девочки сестры (отец находился в отдаленном кабинете), несчастная, вместо того чтобы, повалившись на пол, стараться хотя бы собственным телом затушить огонь, бросилась по комнатам к балконной двери гостиной, причем горящие куски платья, отрываясь, падали на паркет, оставляя на нем следы рокового горенья. Думая найти облегчение на чистом воздухе, девушка выбежала на балкон. Но при первом ее появлении на воздух пламя поднялось выше ее головы, и она, закрывши руками лицо и крикнув сестре: «Sauvez les lettres [2]«,
»Спасите письма» (франц.).