Трактир жизни. Иннокентий Анненский

      Мне тоскливо. Мне невмочь.

      Я шаги слепого слышу:

      Надо мною он всю ночь

      Оступается о крышу.

      И мои ль, не знаю, жгут

      Сердце слезы, или это

      Те, которые бегут

      У слепого без ответа,

      Что бегут из мутных глаз

      По щекам его поблеклым,

      И в глухой полночный час

      Растекаются по стеклам.

      В непроглядную осень туманны огни

      И холодные брызги летят,

      В непроглядную осень туманны огни,

      Только след от колес золотят,

      В непроглядную осень туманны огни,

      Но туманней отравленный чад,

      В непроглядную осень мы вместе, одни,

      Но сердца наши, сжавшись, молчат…

      Ты от губ моих кубок возьмешь непочат,

      Потому что туманны огни…

      Отрадна тень, пока крушин

      Вливает кровь в хлороз жасмина…

      Но… ветер… клены… шум вершин

      С упреком давнего помина…

      Но… в блекло-призрачной луне

      Воздушно-черный стан растений

      И вы, на мрачной белизне

      Ветвей тоскующие тени!

      Как странно слиты сад и твердь

      Своим безмолвием суровым,

      Как ночь напоминает смерть

      Всем, даже выцветшим покровом.

      А всё ведь только что сейчас

      Лазурно было здесь, что нужды?

      О тени, я не знаю вас,

      Вы так глубоко сердцу чужды.

      Неужто ж точно, Боже мой,

      Я здесь любил, я здесь был молод,

      И дальше некуда?.. Домой

      Пришел я в этот лунный холод?

      О, дали лунно-талые,

      О, темно-снежный путь,

      Болит душа усталая

      И не дает заснуть.

      За чахлыми горошками,

      За мертвой резедой

      Квадратными окошками

      Беседую с луной.

      Смиренно дума-странница

      Сложила два крыла,

      Но не мольбой туманится

      Покой ее чела.

      «Ты помнишь тиховейные

      Те вешние утра,

      И как ее кисейная

      Тонка была чадра.

      Ты помнишь сребролистую

      Из мальвовых полос,

      Как ты чадру душистую

      Не смел ей снять с волос?

      И как, тоской измученный,

      Так и не знал потом –

      Узлом ли были скручены

      Они или жгутом?»

      – «Молчи, воспоминание,

      О грудь моя, не ной!

      Она была желаннее

      Мне тайной и луной.

      За чару ж сребролистую

      Тюльпанов на фате

      Я сто обеден выстою,

      Я изнурюсь в посте!»

      – «А знаешь ли, что тут она?»

      – «Возможно ль, столько лет?»

      – «Гляди – фатой окутана…

      Узнал