Незваные гости с Парцеллины. Александр Иванович Тапилин
часть лагеря, потому что там тёмный болотистый лес, а забор сломан. Поэтому со стороны леса, особенно ночью, может явиться, кто угодно и спокойно проскользнуть и к складу, и к любому другому помещению, а затем этим же путём тихонько удалиться».
Говоря всё это, я очень чётко понимала, что нарываюсь на крупную неприятность, что мне давно необходимо кончить этот своеобразный «разнос» начальства, но мой язык, как помело, продолжал бормотать (теперь, это от меня уже не зависело):
«И, вообще, лагерь со сломанным забором в самой опасной его части открывать было нельзя. А то, получается, вы сами себе проблемы создаёте».
Я хотела закончить фразой: «головой надо думать и инструкции соблюдать», но воздержалась, понимая, что это будет уже слишком, что я и так «перевыполнила план» по дерзости и наглости по отношению к руководителям.
По мере моего выступления лицо начальницы стало багровым и она, с трудом сдерживая свой пыл, прошипела в микрофон, да так, что у многих детей и взрослых мурашки по телу забегали.
«Филонова, сразу после линейки немедленно в мой кабинет. Воспитателя прошу проконтролировать. – А затем, видимо, боясь, что я ещё что-нибудь «отмочу» быстро продолжила, переведя разговор на другую тему, – а теперь перейдём к сегодняшним мероприятиям…».
…Я решительно вошла в ЕЁ кабинет. То, что это был именно ЕЁ кабинет, легко угадывалось по многим признакам. Начальница, лицо которой при моём появлении покрылось красными пятнами, долго не могла сосредоточиться. Она сидела, смотря «сквозь» меня, словно к ней явился призрак собственной персоной. Ей было неуютно, неловко в моём присутствии. Это ясно ощущалось по её движениям и действиям: она, то хватала со стола какие-то бумаги, то перебирала ручки и карандаши, лежащие на столе, то тяжело вздыхала и сморкалась. Я же стояла у двери, не решаясь даже пошевелиться, и не могла представить, сколько времени будет ещё длиться этот немой спектакль.
Неожиданно входная дверь раскрылась, довольно больно задев моё плечо, и в комнату, буквально, вполз, весь такой пришибленный, завхоз. Это был мужчина средних лет в потрёпанном рабочем пиджаке с засаленными рукавами и в мятых серых полностью обшарпанных брюках. На его ноги были почему-то напялены кеды 70-х годов прошлого века. А на голове маячила тоже старинная соломенная шляпа, которую он, видимо, от волнения, забыл снять, входя в такой шикарный кабинет начальницы. Вообще, создавалось такое впечатление, что всю одежду он стащил из костюмерной провинциального театра. Да и сам он явился из времени моих дедов и прадедов, хотя, я готова была держать любое пари, что этому человеку не более тридцати пяти лет. Этот униженный и забитый человечек (хотя и среднего роста), войдя в кабинет и посмотрев на меня, остановился у двери в полной растерянности, которая без труда читалась на его несколько сморщенном лице типичного алкаша.
Когда завхоз «вполз» в кабинет, лицо начальницы моментально просветлело:
«А, Мирон Алексеевич, проходите, садитесь. Рада вас видеть». – Эта показная бравада