.
вот. Тут есть кое-что интересное.
– Нет, не хочу.
– Ну, как хотите, вам виднее. А я, если позволите…
И он запер дверь двойным поворотом ключа и ключ положил в карман. И не заметил странного взгляда, каким девушка провожала его. И вообще весь этот вежливый, пристойный разговор, такой дикий в несчастном месте, где самый воздух мутно густел от винных испарений и ругательств, – казался ему совершенно естественным, и простым, и вполне убедительным. Все с тою же вежливостью, точно где-нибудь на лодке, при катанье с барышнями, он слегка раздвинул борты сюртука и спросил:
– Вы мне позволите снять сюртук?
Девушка слегка нахмурилась.
– Пожалуйста. Ведь вы… – Но не договорила – что.
– И жилетку? Очень узкая.
Девушка не ответила и незаметно пожала плечами.
– Вот здесь бумажник, деньги. Будьте добры, спрячьте их у себя.
– Вы лучше бы отдали в контору. У нас все отдают в контору.
– Зачем это? – Но взглянул на девушку и смущенно отвел глаза. – Ах, да, да. Ну, пустяки какие.
– А вы знаете, сколько здесь у вас денег? А то некоторые не знают, а потом…
– Знаю, знаю. И охота вам…
И лег, вежливо оставив одно место у стены. И восхищенный сон, широко улыбнувшись, приложился шерстистой щекою своею к его щеке – одной, другою – обнял мягко, пощекотал колени и блаженно затих, положив мягкую, пушистую голову на его грудь. Он засмеялся.
– Чего вы смеетесь? – неохотно улыбнулась девушка.
– Так. Хорошо очень. Какие у вас мягкие подушки! Теперь можно и поговорить немного. Отчего вы не пьете?
– А мне можно снять кофточку? Вы позволите? А то сидеть-то долго придется. – В ее голосе звучала легкая усмешка. Но, встретив его доверчивые глаза и предупредительное: «Конечно, пожалуйста!» – серьезно и просто пояснила:
– У меня корсет очень тугой. На теле потом рубцы остаются.
– Конечно, конечно, пожалуйста.
Он слегка отвернулся и опять покраснел. И оттого ли, что бессонница так путала мысли его, оттого ли, что в свои 26 лет он был действительно наивен – и это «можно» показалось ему естественным в доме, где было все позволено и никто ни у кого не просил разрешения.
Слышно было, как хрустел шелк и потрескивали расстегиваемые кнопки. Потом вопрос:
– Вы не писатель?
– Что? Писатель? Нет, я не писатель. А что? Вы любите писателей?
– Нет. Не люблю.
– Отчего же? Они люди… – он сладко и продолжительно зевнул, – ничего себе.
– А как вас зовут?
Молчание и сонный ответ:
– Зовите меня И… нет, Петром. Петр.
И еще вопрос:
– А кто же вы? Кто вы такой?
Спрашивала девушка тихо, но сторожко и твердо, и было такое впечатление от ее голоса, будто она сразу, вся, придвинулась к лежащему. Но он уже не слышал ее, он засыпал. Вспыхнула на мгновение угасающая мысль и в одной картине, где время и пространство слились в одну пеструю груду теней, мрака и света, движения и покоя, людей и бесконечных улиц и бесконечно вертящихся