Лунный свет и дочь охотника за жемчугом. Лиззи Поук
внимательно вглядывается. Ей кажется, что это похоже на призраков, если бы она верила в них.
– Элиза, голубушка! – Широко раскинув руки, словно сгоняя заблудившееся стадо, отец Эрнест Маквей выбегает ей навстречу. Борода у него припорошена пылью, а ряса волочится по земле. Он берет ее за руки и заглядывает в глаза. – Я слышал о вашем отце, Элиза. Мне очень жаль. То, что случилось, – ужасно, просто ужасно. Особенно после того, что произошло с вашей матерью и, ну… – Голос его постепенно затихает. – Чарльз заходил перед отплытием флотилии, – продолжает он. – Мы довольно долго обсуждали команду. Конечно, он помогал финансировать строительство коттеджей. Все-таки все хотят держать своих работников рядом. Ах, как жестоко, что Баларри оказался в тюрьме!
Она вкратце рассказала о том, что тот сбежал, и о намерении Паркера разыскать его. Он удивленно приподнимает брови.
– Зайдите-ка лучше внутрь.
Элиза знает, что многие в Баннине считают священника посмешищем. Они поднимают на смех саму мысль о том, что старый шотландец сгоняет в церковь аборигенов, пытается учить их псалмам, облачать их смущающую наготу в европейские одежды.
– Он фантазёр! – кричали торговцы жемчугом, сидя на своих скрипучих шезлонгах. – Чокнутый, который возится с дикарями.
Но Элиза всегда видела в этом человеке только доброту. Даже те, кого он пытался обучать, потешались над ним, хотя формально он приехал сюда, чтобы спасти их души. Но он был таким человеком, который ничего не брал для себя – ни их земли, ни воды, ни женщин, а вознамеривался только отдавать: кров, еду, заботу, веру. Хотели они того или нет.
Он провожает ее в засиженную мухами церковь, где после слепящего солнца тускло, как в холодном тумане. Внутри на удивление чисто. По центру – скамьи из плавника. На простом пюпитре лежит Библия в заплесневелой обложке из телячьей кожи. В темном углу прислонены стойки для крикета, возле них брошен запылённый темно-красный мяч.
– Пойдите сюда. Давайте присядем ненадолго. – Они устраиваются в передней части церкви, куда сквозь жалюзи на окнах просачивается скудный солнечный свет. Что-то есть в тихом голосе мужчины, что успокаивает Элизу. Святой отец – единственная добрая душа, проявивший настоящую заботу об отце. Все остальные в городе, в том числе и ее брат, с таким упрямством торгующий в Коссаке, продолжают жить обычной жизнью, в то время как ее собственную жизнь швырнули об стену, разбив вдребезги.
– И как справляется ваш брат? – спрашивает Маквей.
– Он отплыл в Коссак по делам.
Немного помолчав, Маквей складывает пальцы домиком.
– Я думаю, в том, что он отстранился от этой трагической ситуации, нет ничего такого ужасного, – произносит он задумчиво. – И мы ведь знаем, как он переживает.
Она старается не вспоминать, как однажды еле живого Томаса вытащили из борделя на Шеба-лейн. А сколько раз она просыпалась и обнаруживала, что он валяется на веранде с засохшей на шее рвотой, а вокруг с удовольствием кружат москиты!
Сейчас